Иван Толстой: Начнем с театрально-политической темы. 27 июня 1950 года в Праге был приведен в исполнение самый зловещий судебный приговор коммунистических времен Чехословакии. В этот день была казнена выдающаяся женщина - Милада Горакова, антифашист, активный борец антигитлеровского сопротивления, узник нацистского концлагеря и послевоенный Председатель чехословацкой народно-социалистической партии. На этих днях в Праге состоялась театральная премьера пьесы о Миладе Гораковой. Рассказывает Нелли Павласкова.
Нелли Павласкова: Пьеса известного чешского драматурга и публициста Карела Штайгервальда называется «Готвальд и Горакова». Готвальд - президент тогдашней Чехословакии, хотя и не был инициатором процесса (приказы о расправе с некоммунистическими лидерами шли тогда прямо из Кремля), тем не менее, принимал в нем участие и отказался отменить смертный приговор. И еще одно событие, связанное с Гораковой, произошло на этих днях. Чешское Управление по расследованию преступлений коммунизма объявило, что полиция собирается предать суду двух последних организаторов сфабрикованного процесса. Они живы. Один из них – тогдашний прокурор, ныне восьмидесятилетняя Людмила Брожова-Поледнова, которая присутствовала и при казни Гораковой.
Кем же была Милада Горакова, какую жизнь она прожила?
Она родилась в Праге в 1905 году, в двадцатые годы закончила юридический факультет Карлова университета, вышла замуж и вступила в чехословацкую Народно-социалистическую партию, начала играть ведущую роль в Союзе женщин. С гитлеровской оккупацией Милада Горакова не пожелала смириться и вступила в организацию сопротивления «Верными останемся». После провала организации летом сорокового года она два года провела в тюрьме гестапо в Праге и почти три года в концлагере. На ее теле остались рубцы и шрамы – следы гестаповских пыток.
Сразу после войны Горакова стала лидером Народно-социалистической парламентской партии и председателем Союза женщин. После коммунистического переворота 48 года, с которым она не могла согласиться, Горакова добровольно вышла из парламента и отказалась от депутатского иммунитета. 27 сентября 1949 года госбезопасность явилась к ней в дом, чтобы арестовать ее и мужа Богумила Горака. Мужу удалось вовремя выскочить из окна и побежать к Миладе на работу, чтобы предупредить ее об аресте. Но супруги разминулись, и Горакова оказалась в тюрьме. Богумил Горак два месяца скрывался у друзей в Праге, потом тайно перешел границу и из Западной Германии организовал мировое движение протеста в защиту жены, обвиненной в измене родине и шпионаже. За освобождение Милады Гораковой боролись Уинстон Черчилль, Элеонора Рузвельт, Альберт Эйнштейн и Бернард Рассел. Но ничего не помогло, мужественная женщина, защищавшая на открытом суде свои убеждения, мать шестнадцатилетней дочери, была казнена. Вслед за судом над Гораковой прошло еще 35 сфабрикованных политических процессов над некоммунистами. Десять закончились казнями.
Я спросила автора пьесы «Готтвальд и Горакова» Карела Штайгервальда, располагал ли он еще какими-то дополнительными материалами о «Деле Гораковой»?
Карел Штайгервальд: Я сам и весь творческий коллектив этой постановки просмотрели найденный недавно в киноархиве шестичасовый документальный фильм о процессе над Гораковой. В этом фильме прослеживается весь грозный механизм процесса, как судьи манипулировали осужденными – вместе с Гораковой были повешены еще три ее заместителя по партии - и как этот суд стал заранее отрепетированным спектаклем. Финал был известен наперед – и судьям, и обвиняемым было ясно, что коммунисты их все равно убьют. Но мы не хотели создавать документальный биографический спектакль о жизни и смерти Гораковой. Мы хотели создать сценическую метафору того времени, передать его дух и суть.
Нелли Павласкова: Расскажите о вашей интерпретации фигуры Готвальда.
Карел Штайгервальд: Мы показали Готвальда как синтез коммунистической власти в те времена. Показали, как властвовали отдельные губернаторы московских провинций. Конечно, главные приказы поступали из Москвы, но и наши местные холуи вносили свою лепту, они творчески развивали и дополняли эти приказы. Мы показали Готвальда, как трусливую крысу, которая ненавидит Сталина и вместе с тем страшно его боится. Всячески ему льстит. Готвальд ненавидит Сталина за то, что должен убивать своих товарищей и даже друзей, но все же их убивает, потому что знает, что если это не сделает он, то товарищи убьют его. Это такая темная пьеса о Макбете двадцатого века.
Нелли Павласкова: Известно, что процесс шел как по нотам, написанным двумя советскими генералами МГБ, советниками Готвальда – Лихачевым и Макаровым. После ХХ съезда они были расстреляны в Советском Союзе. Это они показаны в вашей пьесе?
Карел Штайгервальд: Мы не говорим конкретно, кто были эти советники. Но мы показываем в пьесе роль Сталина, показываем отношения между Сталиным и Готвальдом, и то, что советники были приближенными Сталина. Но повторяю, мы хотели найти сильную сценическую метафору, нашей целью не был фактографический перечень событий.
Нелли Павласкова: Как вы думаете, какой вообще был смысл всего процесса над Гораковой и ее соратниками?
Карел Штайгервальд: Я думаю, что смыслом этого процесса было - прикоснуться к аду. Открыть режиму дорогу для адских преступлений. Все дозволено – можете продолжить свои «мокрые дела», это был девиз процесса. Горакова не допустила никаких антигосударственных поступков, ее соратники тоже не были ни в чем замешаны, и все равно все они были казнены, несмотря на протесты мировой общественности. В пьесе есть один персонаж, чешский офицер госбезопасности и он говорит: «Надо казнить женщину, потому что мужчин все убивают. А мы убьем женщину, чтобы все видели, на что мы способны и что с нами шутки плохи». Я думаю, что таков был смысл этого процесса.
Нелли Павласкова: Как вы думаете, удастся ли ныне привлечь к ответственности прокуроров процесса с Гораковой?
Карел Штайгервальд: Я в этом весьма сомневаюсь. Чехия пока не наказала никого из коммунистических убийц, не сумела серьезно и квалифицированно их осудить за злодеяния. Я считаю, что и теперь дело до суда не дойдет, хотя были нарушены и законы того времени. Ничем не закончились суды с предателями Чехословакии, помогавшими Брежневу оккупировать нашу страну в 68 году. То же самое будет с судом над убийцами Гораковой. Осуждения этих людей дождутся лишь следующие поколения чехов.
Нелли Павласкова: Напомните, пожалуйста финальный монолог Готвальда в вашей пьесе.
Карел Штайгервальд: Готвальд в финале пьесы обращается к залу: «Сорок лет мы вас давили так, что масло с вас текло. Но что вы нас теперь снова пустите к власти – этого мы не ожидали». И вслед за этим раздается его гомерический хохот.
Иван Толстой: В Дюссельдорфе открылась первая выставка «Лола, Ленин и киношники - феномен студии «Х Filme ». Наиболее успешные ленты этого творческого объединения продюсеров и режиссеров - «Гуд бай, Ленин!», «Беги, Лола, беги!» и «Все в сахаре» - популярны не только в Германии. Из Дюссельдорфа рассказывает Александр Хавронин.
Александр Хавронин: В 1994 году продюсер Штефан Арндт, режиссеры Вольфганг Беккер, Дани Леви и Том Тыквер решили, что вместе легче будет снимать качественное кино, объединились и создали студию « X Filme ». За образец взята была модель знаменитого кинообъединения « United Artists », созданного в 1919 при участии Чарли Чаплина, Мэри Пикфорд и Дагласа Фэрбэнкса. Через год после создания студии « X Filme » появилась ее первая лента от режиссера Дани Леви «Штилле нахт» («Тихая ночь»), который был удостоен двух призов на кинофестивале «Берлинале». Вскоре на экранах появились и другие работы студии « X Filme ». «Жизнь – это стройка», « В зимней спячке», «Абсолютные гиганты», «Злость», «Красный какаду». Пожалуй, наибольший зрительский интерес как в самой Германии, так и за ее пределами вызвали три ленты «Беги, Лола, беги» Тома Тыквера, «Гуд бай, Ленин!» Вольфганга Беккера и «Все в сахаре» Дани Леви. Однако о самой киностудии «Х Filme » публика знает пока мало. Организатор выставки «Лола, Ленин и киношники» дюссельдорфский музей киноискусства решил восполнить этот пробел. Говорит заместитель директора музея Маттиас Кноп:
Маттиас Кноп: «Мы очень много знаем о тех лентах, которые произведены на студии «Х Фильм», но куда меньше знакомы с ней самой. Мы сочли очень интересным то, что эта фирма пытается совместить искусство с коммерцией, что сегодня в целом нетипично для Германии. С одной стороны, качественное кино, с другой - кассовой успех. То есть такой своего рода шпагат. Готовясь к выставке, мы посетили студию «Х Filme » и были просто поражены тому, как она тщательно архивирует все свои реквизиты, все, что связано с кинопроизводством.
Выставка тематически разделена на четыре части. Первый ее раздел рассказывает о том, кто из деятелей киноискусства прошлого повлиял на творчество студии « X Filme ». Это чаплинское кинообъединение « United Artists », которое в двадцатые годы прошлого века боролось против тогдашней голливудской машины за качественный кинематограф. А также европейское авторское кино 60-ых годов. И независимое американское кино 80-ых. В другом зале мы представляем четырех основателей киностудии «Х Filme ». Продюсера Штефана Арндта и режиссеров Вольфганга Беккера, Дани Леви и Тома Тыквера, даем их портреты. На выставке, на специальных мониторах представлены также отрывки из фильмов. Но мне, например, очень интересен, так сказать, производственный отдел выставки, где представлены проекты сценариев, реквизиты. Знаменитое красное платье, в котором была главная героиня фильма «Беги, Лола, беги», мотоцикл из ленты «Красный какаду», статуя Ленина из фильма «Гуд бай, Ленин». Кроме того, мы представляем полную ретроспективу всех 24 фильмов киностудии « X Filme ». Есть также и обучающая программа для детей, которые интересуются кино и хотят его снимать».
Александр Хавронин: На открытии выставки я побеседовал с одним из создателей студии «Х Filme », продюсером Штефаном Арндтом.
Почему, на Ваш взгляд, продюсеры и режиссеры должны работать вместе?
Штефан Арндт: Во-первых, это прагматический вопрос. Мы живем в коммерциализированном мире, где культура и бизнес отделены друг от друга. Во-вторых, если мы работаем вместе, то это позволяет нам стать лучше, ведь каждый приносит с собой что-то хорошее. Это лучше, чем работать в одиночку.
Александр Хавронин: В своих публичных выступлениях Вы часто высказываете тревогу в связи наступлением новой, дигитальной эпохи кино...
Штефан Арндт: Все становится доступным с технической точки зрения. Меня, честно говоря, удивляет массовость дигитальной техники в кинопроизводстве. Сейчас можно купить камеру, зарегистрировать фирму и снимать себе на компьютере фильмы. Но идей-то новых нет. Новая, дорогая техника далеко не обязательно приближает создателя фильма к публике. Публику не обманешь. Мне кажется, что старая техника была к ней ближе.
Александр Хавронин: Расскажите, пожалуйста, о том, что сейчас находится в производстве.
Штефан Арндт: Вместе с российским режиссером Сергеем Бодровым снимается фильм «Монгол» о юности Чингисхана. В этом проекте принимают участие также кинематографисты Казахстана, Монголии и Китая.
Иван Толстой: Легендарный амстердамский магазин подержанных пластинок «Кончерто» отпраздновал свое пятидесятилетие. О круговороте пластинок и о том, как меняющиеся музыкальные вкусы отражают любопытные социальные явления, нашему амстердамскому корреспонденту Софье Корниенко рассказали создатели магазина.
Софья Корниенко: Живописная Утрехтсестрат пересекает гирлянду амстердамских каналов и выходит на шумную Рембрантпляйн. Здесь нет привычной для нидерландской столицы тесной старины, здесь навеки воцарился век двадцатый. Среди элегантных кафе и дорогих магазинов длинной вереницей витрин растянулся «Кончерто» - городская достопримечательность и место паломничества истинных меломанов. Нырнув в один из темных дверных проемов «Кончерто», попадаешь внутрь гигантского музыкального муравейника из многочисленных отделов. Когда 50 лет назад молодой любитель джаза Хайс Моленар открыл тогда еще совсем маленький «Кончерто» - магазинчик подержанных грампластинок – этот фешенебельный нынче квартал считался гнилым. В окнах здесь стояли проститутки, магазинов не было вообще. Несмотря на это, молодежь потянулась в «Кончерто» сразу, некоторые из первых покупателей с 1956 года так и приходят сюда еженедельно. Сын основателя «Кончерто» Ваутер Моленар принадлежит к их числу.
Ваутер Моленар : Дела у магазина пошли хорошо сразу и как-то сами собой. Просто отец музыку не только очень любил, но и хорошо знал. Благодаря комбинации его экспертных знаний и низких цен на пластинки, ему удалось моментально найти своего покупателя. К тому же, он предлагал хорошую цену каждому, кто хотел продать ему подержанные пластинки.
Софья Корниенко : Словно проживая очередную жизнь, пластинки вновь и вновь возвращаются в этот музыкальный рай. Сегодня на полках «Кончерто» стоят те же пластинки, что и полвека назад – их хозяева умерли, и целые коллекции опять запущены в оборот. Рассказывает директор магазина Антон Спаерс.
Антон Спаерс : Очень часто, когда я регистрирую новые поступления, на обложках уже стоит логотип «Кончерто», иногда по два раза - то есть, мы уже когда-то продавали эти альбомы. Один альбом, помнишь? - Все время, десятки раз возвращался!
Ваутер Моленар : Да, да, ну как же! Это был Клиф Ричардс, Bachelor Boy . А иногда приносят человек сто пятьдесят приблизительно в одно и то же время одних и тех же исполнителей, как будто сговорились! Было, например, одно время, когда все покупали Боба Марли. Потом вдруг перестали покупать, было затишье. А потом, спустя какие-то 8-9 лет, все стали Боба Марли возвращать. Очень много людей одновременно. То же самое было с группой Eagles , Мэраей Кери, Wet , Wet , Wet и многими другими.
Софья Корниенко : А что сейчас возвращают?
Антон Спаерс : А сейчас – то, что было популярно в начале 2000-х годов: тогда мы просто ящиками продавали лаундж, а сегодня все приносят эти диски обратно, затертые, в потрепанных обложках. Покупать теперь стали в основном новые гитарные группы.
Софья Корниенко: Как Вы объясняете подобные перемены во вкусах?
Антон Спаерс : Теперешние перемены – это своего рода возврат к переживаниям 80-х годов, тогдашняя тяжелая музыка снова набирает популярность. Правда, сегодня все-таки всем несколько легче живется, и тем не менее, это явно реакция на декаданс и гламур начала века, когда все только и делали, что устраивали вечеринки под лаундж и хаус. А теперь – снова серьезные гитарные группы.
Софья Корниенко : Маленькая вселенная «Кончерто» до сих пор вращается вокруг подержанных пластинок, однако магазин предлагает теперь еще и огромный выбор новых дисков, а также культовых кинофильмов на DVD . Ваутер Моленар уверен, что правильно поступил, продав магазин более молодому поколению. Иначе бы «Кончерто» покрылся пылью, говорит он. При этом сам Ваутер приезжает сюда раз в неделю, чтобы порыться в новых старых пластинках. Иногда он привозит с собой 88-летнего отца, которому доставляет особенное удовольствие медленно пройтись по своему разросшемуся детищу. По словам Ваутера, несмотря на почтенный возраст, его отец неизменно садится каждый день за рояль, но их музыкальные вкусы так и не совпали.
Ваутер Моленар : Он всегда любил джаз, а я – нет. И до сих пор не люблю. В детстве мне разрешали иногда послушать в магазине какую-нибудь пластинку, но вообще отец был в этом плане очень строг, и мне не разрешали ничего брать домой. Лишь позже, когда мне исполнилось 17, и я пришел в магазин на работу, мне было наконец дозволено слушать все, что я хотел. Я тогда купил у отца часть дела в долг и устроил отдел поп-музыки. Долг выплачивал ему каждые полгода по частям. Довольно быстро выплатил.
Софья Корниенко : Теперь в «Кончерто» работает более 40 человек.
Ваутер Моленар : Два фактора – компетентный персонал и невероятно обширная коллекция – сделали «Кончерто» одним из самых посещаемых мест Амстердама. В городской газете «Парол» есть такая рубрика «Мой Амстердам». Каждые четыре недели читатели выбирают несколько любимых амстердамских адресов – магазинов, ресторанов. Каждые четыре недели среди них – адрес «Кончерто».
Софья Корниенко : Известен адрес «Кончерто» был и советским морякам и фарцовщикам.
Ваутер Моленар : Когда я еще только начал работать в магазине, году в 1968-м, в амстердамском порту уже пришвартовывалось крупное советское судно, и советских морякам разрешалось сойти на берег, правда, всегда в сопровождении человека в штатском, который за ними присматривал. Довольно часто они целой большой группой заходили в наш магазин и всегда покупали то, что на Западе как раз только что вышло из моды. Они по дешевке скупали сразу по шесть-семь экземпляров одного альбома, чтобы перепродать у себя на родине. Интересно, что они всегда приходили в форме, а человек в штатском следил, чтобы они держались вместе, и проверял, что они купили. Спустя много лет я сам стал сотрудничать с русскими. Теперь уже в России диски стало закупать дешевле, многие даже предпочитали диски Beatles , например, именно из России. Так что у «Кончерто» есть и в России связи.
Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня – Генералиссимус Суворов. Его портрет в исполнении Бориса Парамонова.
Борис Парамонов: Суворов воспринимается преимущественно в европейском контексте. Это неудивительно: он полководец времен империи – Российской империи на ее высшем подъеме, в эпоху Екатерины Великой. Недаром и памятник ему в Петербурге стоит на Марсовом поле: Марс – бог войны у древних римлян, и памятник этот сделан в аллегорически-классическом варианте, Суворов и сам изображен неким богом войны в условно античном одеянии. Что и говорить, это имя знали в Европе.
Байрон в своем «Дон Жуане» в песни Седьмой вводит в повествование Суворова, подробно его описывая. В этом описании он использует французскую биографию Суворова, написанную в 1814 году Траншан де Лавернем, и даже приводит в авторском примечании английскую транслитерацию послания Суворова Екатерине по взятии Измаила: «Слава Богу, слава Вам, Крепость взята, и я там», добавляя от себя: «это куплет».
Мне не нравятся русские переводы Дон Жуана. Шенгели сделал ошибку, взяв для перевода шестистопный ямб, тогда как у Байрона пятистопный: беглая энергия оригинала утратилась. О переводе Татьяны Гнедич и говорить не стоит. Поэтому строфу 55-ю дам прозаическим подстрочником:
Суворов большей частью был возбужден,
Наблюдая, муштруя, приказывая, жестикулируя, размышляя,
Ибо этот человек, смело можно утверждать,
Был достоин более чем удивления;
Герой, буффон, полудемон, полубродяга,
Молясь, обучая, скорбя и грабя, -
То Марс, то Момус; идущий на штурм крепостей
Арлекин в мундире.
Интересно, как описал Суворова молодой Багрицкий в дореволюционном еще, 1915-го года стихотворении: у него Суворов дан в соединении европейских и русских реалий:
В те времена по дорогам скрипели еще дилижансы
И кучера сидели на козлах в камзолах и фетровых шляпах;
По вечерам, в гостиницах, веселые девушки пели романсы,
И в низких залах струился мятный запах.
Когда вдалеке звучал рожок почтовой кареты,
На грязных окнах подымались зеленые шторы,
В темных залах смолкали нежные дуэты
И раздавался шепот: «Едет Суворов!»
Или:
По вечерам он сидел у погаснувшего камина,
На котором стояли саксонские часы и уродцы из фарфора,
Читал французский роман, открыв его с середины, -
«О мученьях бедной Жульетты, полюбившей знатного сеньора».
Вполне европейские картинки; разве что «грязные окна» неуместны: в Европе не только окна, но и мостовые моют. Но тут же – русские, отечественные детали: синяя шинель с продранными локтями, теплые валенки, «в серой треуголке, юркий и маленький». Или: «Он собирался в свои холодные деревни, Натягивая сапоги со сбитыми каблуками». Эти снижающие детали у Багрицкого, конечно, от Державина, от гениального его стихотворения «Снигирь», написанного на смерть Суворова и позднее вдохновившего Бродского на его некролог маршалу Жукову.
Вот еще свидетельство суворовского европеизма: в 1986 году в СССР в серии Литературные Памятники был изданы письма Суворова, и письма эти все написаны по-французски. Вспоминается старый князь Болконский в «Войне и мире», его старинный благородный французский язык, - на котором уже не говорят, замечает Толстой.
В Литературном Наследии не было, однако, напечатано русское письмо Суворова, отправленное в сентябре 1779 года в Славянскую духовную консисторию. Его можно найти в романе Марка Алданова «Девятое Термидора»:
«Бьет челом генерал-поручик Александр Васильевич сын Суворов, а о чем моя челобитная, тому следуют пункты:
Соединясь браком 1774 года генваря 16 дня, в городе Москве, на дочери господина генерал-аншефа и кавалера, князя Ивана Андреева сына Прозоровского, Варваре Ивановне, жил я без нарушения должности своей, честно почитая своей женой…
Но когда, в 1777 году, по болезни находился в местечке Опашне, стерва оная Варвара отлучась самовольно от меня, употребляла тогда развратные и соблазнительные обхождения, неприличные чести ее, почему со всякой пристойностью отводил я от таких поступков напоминанием страха Божия, закона и долга супружества; но, не уважая сего, наконец, презрев закон христианский и страх Божий, предалась неистовым беззакониям явно с двоюродным племянником моим, Санкт-Петербургского полка премьер-майором Николаем Сергеевым сыном Суворовым, таскаясь днем и ночью, под видом якобы прогуливания, без служителей, а с одним означенным племянником одна, по пустым садам и по другим глухим местам, как в означенным местечке, равно и в Крыму в 1778 году, в небытность мою на квартире, тайно от нее был пускаем в спальню; а потом и сего года, по приезде ее в Полтаву, оный племянник жил при ней до 24 дней непозволительно, о каковых ее поступках доказать и уличить свидетелями могу…
И как таковым откровенным бесчинием осквернила законное супружество обесчестив брак позорно, напротив того, я соблюдал и храню честно ложе, будучи при желаемом здоровье и силах, то по таким беззакониям, с нею больше жить не желаю…»
Здоровья и сил Суворова не хватило на управление женщиной; надо полагать, что и дочка его, «Суворушка», не его, а племянникова. Это письмо можно поставить в ряд знаменитых суворовских чудачеств, вроде пенья петухом. Или таких номеров: при виде входящего с представлением молодого щеголеватого офицера Суворов залезал под стол с криком: «Боюсь, боюсь!» Это трактуют так, что, мол, русский Марс давал понять новичку, что в службе не мундир главное. Еще аттракцион: перед отъездом в Итальянскую кампанию Суворов на приеме во дворце всех подходивших к нему называл «красавцами» - и объяснял: «Вы красавцы, а я кокетка, смеюсь и не боюсь».
Сегодня мы способны истолковать все эти чудачества вполне однозначно. Конечно, у Суворова была гомосексуальная ориентация. Что и не удивительно, ибо она свойственна многим знаменитым полководцам (например, Фридриху Великому) и вообще как бы органична в армейском контексте. Армия – естественная мотивировка для исключительного пребывания в мужском обществе. Как всегда в таких случаях, наблюдается здесь амбивалентность: каждый труп на поле боя был для Суворова доказательством того, что он не боится мужчин, – и потому он искал этих доказательств, что на самом деле боялся их: как предмета своей неосознанной страсти.
Знаменитый «штык-молодец» - элементарный фаллический символ, знаменующий суворовские сексуальные предпочтения: с чего бы это полководцу считать пулю дурой?
Иван Толстой: Документальный фильм о писателе Викторе Некрасове снял режиссер Валерий Балаян. Часть съемок проходила в Париже, где Виктор Платонович прожил эмигрантом 13 последних лет своей жизни. Валерий Балаян во время поездки дал интервью нашему парижскому корреспонденту Дмитрию Савицкому.
Дмитрий Савицкий: Валерий, в вашем активе более 50-ти документальных фильмов. Что для вас было наиболее примечательным из ваших европейских работ?
Валерий Балаян: В последнее время жизнь выталкивает на то, чтобы копать историю, и мне пришлось заниматься несколькими проектами, связанными с неизвестными страницами истории – особенно российской эмиграции. Поэтому приходится часто бывать в Германии, во Франции. В частности, я сделал фильм о нескольких русских судьбах, которые достаточно драматически поворачивались после второй мировой войны. В частности, о судьбе Натальи Маковой, отец которой был заброшен американцами на самолете в 53 году и через месяц расстрелян, а Наташа Макова, подданная Франции, бросила тут своих детей, когда наступила перестройка, уехала в Москву и безуспешно добивалась реабилитации отца. Вот такая история, «Письмо расстрелянному отцу». Есть еще ряд проектов. Слава богу, пока наше государство сидит на нефтяной игле, что-то перепадает и культуре, и мы этим пока пользуемся. Не знаю, что будет дальше.
Дмитрий Савицкий: У вас есть фильм «Загадка Набокова».
Валерий Балаян: Нет, это называется «Владимир Набоков. Тайная страсть».
Дмитрий Савицкий: Это о чем?
Валерий Балаян: Это история любви Набокова и Ирины Гуаданини. Может быть, одна из драматических страниц в судьбе Набокова. Это было здесь, в Париже, это был страшный момент, когда брак мог быть разрушен. Он был счастливым отцом, счастливым мужем и, вдруг, такая вспыхнувшая страсть. Я Набокова очень люблю, считаю, что Набоков, Платонов и Бабель - это три крупнейших фигуры литературы ХХ века… В конце 80-х, когда только Набоков начал печататься, я сделал еще фильм «В поисках Мнемозины», в котором я воссоздал какие-то страницы его детства по «Другим берегам» - в Выре, в Рождествено. Еще не была сожжена та самая усадьба Рукавишниковых, его дяди, и я даже нашел фундамент той настоящей усадьбы, которая в Рождествено. Она заросла лесом, но мы эти камни нашли. Впервые сделали такой фильм.
Дмитрий Савицкий: То есть вы еще и документалист-археолог, буквально?
Валерий Балаян: Дело в том, что когда касаешься документального материала, то если ты не просто журналюга, а хочешь что-то понять и разобраться, то ты неизбежно в какие-то слои должен проникнуть, иначе бессмысленно, иначе журнализм остается.
Дмитрий Савицкий: А что привело вас на этот раз в Париж? Над чем вы работаете?
Валерий Балаян: Сейчас я для телеканала «Культура» делаю фильм. У нас есть цикл «Острова». То есть люди-острова, люди отдельные, такие большие портреты людей. Я в этом цикле сделал ряд работ. Например, о таком парижанине как Отар Иосселиани, о композиторе Исааке Шварце, о философе Мерабе Мамардашвили, о философе и индологе Александре Пятигорском и о других замечательных людях, которых судьба выкинула за пределы родных палестин. Здесь судьба нашего замечательного писателя Виктора Платоновича Некрасова. В июне будет его юбилей, и мы готовим фильм. Я был и в Киеве, конечно, ведь Некрасов без Киева невозможен. Но здесь, в Париже, я встретился с удивительными людьми, с Марией Розановой, с Фатимой Салказановой, с Гладилиным, с его пасынком Виктором Кондаревым. Мне кажется, что это будут какие-то не банальные истории о Некрасове, которые наш зритель и читатель мало знает.
Дмитрий Савицкий: Как вы сами расцениваете, собирая материал, парижский период жизни Виктора Некрасова?
Валерий Балаян: Суда по всему, это был драматический период. У него остались потрясающие альбомы, в которые он сам клеил свои фотографии и писал к ним комментарии. И все время стучится вопрос: а что завтра, а что в будущем, а что меня ждет? Это напряженный, пульсирующий вопрос к самому себе, на который нет ответа, и чувствуется, что это не были его счастливые годы. Это были годы драматического напряжения, поиска своего места в этом, совершенно чужом пространстве. Это печальные годы.
Дмитрий Савицкий: Писатели, такие, как Виктор Некрасов, в наше время в России широкой публике известны?
Валерий Балаян: Некрасов, как ни странно, переиздается. Я заходил на сайт Ozon . ru , на котором уйма предложений, и там я видел 4 книги, новых переизданий. Он переиздается. Но я боюсь, что постепенно это имя забывается, к сожалению. Эпоха отошла, как Атлантида погружается в новые времена. Не знаю, лучше они или хуже, но они совсем другие – они прагматические, более циничные, не знаю, будет ли место в новых временах таким писателям, как Некрасов, хотя, конечно, он в историю литературы вошел раз и навсегда. Но думаю, что это имя будет скоро известно только специалистам по литературе.
Дмитрий Савицкий: Как вы думаете, эмиграция, изгнание, западный период послевоенный был для русских писателей некоей возможностью спасения для русской литературы, или же изгнание проявило себя как нечто тупиковое, неплодотворное?
Валерий Балаян: Есть такой русский публицист и писатель, в прошлом диссидент, Лев Тимофеев, который как-то называл одну свою статью «Все русское печально». Это ответ на ваш вопрос. Мне кажется, для всех это было достаточно печальной и драматической страницей. Иногда это был выбор людей, иногда это был выбор судьбы за людей. Но, в любом случае, это были, мне кажется, прохождения драматических перипетий этой русской судьбы.
Дмитрий Савицкий: Какие есть европейские темы в ваших будущих планах?
Валерий Балаян: Я боюсь сейчас говорить, потому что планов много. Но достаточно сложная у нас внутри страны обстановка. Хотелось бы многого. Последнее время я занимался судьбой людей рождения 30, 31, 32 года. Мне кажется, это уникальная плеяда людей. Им сейчас 75 лет. Это поколение людей, которое еще мало известно по-настоящему. Они создавали культуру, которой, мне кажется, нет прецедента, нет аналогов и, возможно, не будет в будущем повторения. Заниматься историей мне очень интересно.
