Ирина Лагунина: О политкорректности написано немало – от дифирамбов до сатир. На американском телевидении есть даже передача – политически некорректно. Правда, когда ее ведущий, по мнению телезрителей, все-таки вышел за какие-то дозволенные рамки – причем не языка и не поведения, а просто рамки обсуждения темы – его уволили. Вот, приблизительно такая же реакция последовала на стенограмму выступления в Болгарии в сентябре 2009 года участника наших передач, советского правозащитника и политзаключенного Владимира Буковского. Рассказывает Владимир Тольц.
Владимир Тольц: В обратном переводе с болгарского сокращенное изложение этого выступления под заголовком, не связанным напрямую с текстом (он гласил "Политкорректность хуже ленинизма"), появилось в русскоязычном Интернете. (Отмечу попутно, что и болгарский заголовочек "Геи и лесбиянки захватили власть. Началась новая эпоха Оруэлла" тоже ни политкорректностью, ни просто точностью в отношении к первоисточнику не отличается). С отдельными тезисами этого выступления Буковского я познакомлю вас сегодня (у меня есть подлинная стенограмма, но она слишком велика для передачи).
А обсудить эти тезисы я хочу предложить доценту кафедры социологии Западно-Мичиганского университета Елене Гаповой (она, кроме того, является членом редколлегии авторитетного американского научного журнала "Slavic Review") и известному российскому писателю Александру Кабакову (он не является сторонником политических идей Буковского, как впрочем и Елена не является сторонницей построений Буковского в плане гендерных исследований и политкорректности).
"В унисон поют два голоса, в унисон.
Это сон, пустой и горестный. Только сон.
Старый сад запахнет травами, душный сад.
А над ним летят октавою голоса.
Точно капли крови падают год за годом столько лет
Несудьба с Судьбой заладили старомодный свой дуэт.
Тихим звоном, дальним гомоном ляжет аккомпанемент,
Ну, а я для их гармонии - только струнный инструмент".
Владимир Тольц: Но прежде коротко о том, что говорил в Болгарии Владимир Буковский. Он констатировал, что крушение системы мирового коммунизма в конце 80- начале 90-х гг. прошлого века оказалось неожиданностью для очень многих в мире, вызвавшей, как не парадоксально, приход к власти во многих европейских странах левых политиков и партий.
Процитируем выступление Владимира Буковского:
"Более того, все надежды 1989 года, а надежды были очень широкие, они никак не оправдались. Коммунизм остался в мире. Фукуяма мог считать, что наступил конец истории, но история так не считала – коммунизм остался и в Китае, и на Кубе, и во Вьетнаме, и в Северной Корее… Да и в бывших коммунистических странах этот процесс перемен тоже не зашел далеко – произошедшие изменения были скорее косметическими, скорее внешними – то есть одни персоналии ушли, другие пришли. Но, как и ушедшие, они вели свое происхождение из коммунистического истеблишмента, и обретшие свободу страны оказались сильно опутаны оставшейся номенклатурой".
Владимир Тольц: Именно этот момент, по словам Буковского, "совпадает с появлением новых утопических идеологий на Западе". Именно тогда, в начале 1990-х, как явление международное появляется на Западе политкорректность, которую Владимир Буковский трактует как воплощение в реальность идей философа франкфуртской школы Герберта Маркузе:
"А идеи у него были очень простые – он был марксист-ревизионист, его несогласие с Марксом было только в одном: Маркс считает революционном классом пролетариат – это неправильно, пролетариат отмирает, и ныне настоящим революционном классом являются всякие меньшинства, отщепенцы, патологические личности, - они есть революционный элемент в обществе, и мы должны, пишет Маркузе, […] всякую патологию объявить нормой, а все нормы объявить патологией и только тогда, пишет он, мы, наконец, разрушим буржуазное общество".
Владимир Тольц: Вопрос – Елене Гаповой. Разделяете ли вы эту датировку и трактовку генезиса политкорректности?
Елена Гапова: Термин "политкорректность" возникает в ответ на те социальные движения, которые существовали на Западе с 60-х годов. Но, очевидно, самое время их активной деятельности – это были 70-е годы. Тогда перестраиваются социальные отношения в западном обществе между многими группами, они начинают позиционировать себя по-другому. То, что раньше было стигматизировано или являлось причиной неравенства, пересматривается, к этому начинают относиться по-другому. И вот тогда вот возникает понятие политкорректности. То есть, очевидно, это конец 70-х, ну, и в середине 90-х это уже полностью такое вот понятное, развитое понятие.
Владимир Тольц: Елена, вы говорите о неких движениях, существовавших на западе в обозначенное вами время. Не могли бы вы конкретизировать, о чем идет речь, и дать характеристику этим движениям?
Елена Гапова: Тут надо немножко обратиться в историю и вспомнить, что если движение за социальную справедливость, как нас всех учили в школе, как, собственно, в марксистской традиции они определяются, вот эти вот движения за социальную справедливость – это были, по сути дела, движения за иное распределение ресурсов (там классовая борьба, революции начала ХХ века и так далее); то к 70-м годам ХХ века ситуация уже изменяется, и те социальные движения за более справедливое устройство общества, которые возникают в это время на Западе, иногда их называют новыми социальными движениями, или движения к качеству жизни, или движения, если употребить английское слово recognition, за признание.
Вот в начале ХХ века был белорусский поэт самый главный, основатель белорусской литературы Янка Купала, и он в одном стихотворении написал, что белорусы хотят "людьми зваться".
Вот если экстраполировать это "людьми зваться" на 70-е годы ХХ века, собственно, это и будет суть вот этих новых социальных движений, которые, собственно, являются проявлением политики идентичности, выражающейся в требовании признания. Да, мы такие, «мы – черные», допустим, или «мы – женщины», или «мы – геи», но это является нашей идентичностью, и мы хотим быть признаны в таком качестве и иметь все те возможности проявлять свою идентичность в повседневной жизни, которую имеют все остальные люди. Вот это, собственно, начало понятия "политкорректность".
Владимир Тольц: Вновь обратимся к стенограмме выступления Владимира Буковского в Болгарии:
"Левые всегда первым делом хотят победить в терминологической войне. И вот началось: нельзя их называть "мисс" end "миссис", потому как этим мы определяем их супружеский статус, это недопустимо. Появилось невероятное для английского языка "мизз", которое и произнести-то трудно, но это было только начало. Пошло дальше – нам сказали, что нельзя говорить "history", потому что это "his story" ("мужская история"), надо было говорить "herstory". Огромное количество языковых инноваций появилось. Нам сказали, что нельзя проводить семинар "seminary", потому что это происходит от слова "семя" – нужно говорить "оувари" (это происходит от женской яйцеклетки). А, вообще как именовать женщин? Этим "большим вопросом" занялись эти "новые академики": в слове "woman"(женщина) есть слово "мan" (мужчина) – это нельзя! В слове "female"(женский) есть слово "male"(мужской) – это недопустимо! Соответственно, они придумали новый термин, которым женщин надо именовать, - "wofe" ("вуфи") – "ву" от "woman" и "фи" от "female". Они объединили эти чисто женских куска и, значит, объявили, что мы обязаны теперь их наименовать так; а если мы этого не делаем нам говорят: "male chauvinist pigg"!"
Владимир Тольц: Ну, тут для непонимающих по-английски переведу – это очень грубо! – "мужская шовинистская свинья". А по поводу "history", - меня как историка это очень заинтересовало, - хочу спросить у Елены Гаповой. Слушайте, "history" вообще не английское слово, а греческое. Стоит ли тут выделять надуманные англоязычные составляющие, а главное, как быть с историей?
Елена Гапова: На самом деле, скажу, что ни один департамент исторический ни в одном из западных университетов еще не был переименован в департамент herstory. Об этом действительно писали, об этом начала писать одной из первых женщин историк Шейла Роуба, и многие другие об этом писали. Это скорее была такая попытка концептуальной реконструкции понятия истории.
Все, конечно, понимают, что история греческого происхождения, и так далее, но речь шла о том, что, собственно, пишет историю тот, кто имеет возможность ее писать, тот, у кого есть ресурсы письма, тот, у кого есть возможность голоса, по крайней мере, тот, кого учили читать и писать. И они говорили о том, что «история – это его история в том контексте, когда историки на волне всех вот этих социальных трансформаций, происходящих на Западе, задались вопросом о том, собственно, где женщины в истории?» Ну, да, там Клеопатра, Елизавета, Екатерина Вторая… Где еще? То есть женщин вообще не было. Если они составляют все-таки половину населения и были, и что-то делали, почему мы не знаем о том, что делали они?
Это был один этапов становления того, что сейчас является абсолютно легитимным, так называемой социальной истории, то есть истории повседневности, истории того, чем занимались люди, которые не были великими с такой вот ортодоксальной точки зрения, и те, которые исторически не имели голоса.
Владимир Тольц: Терминологическими "боями" дело не ограничилось. Буковский описывает наступление "нового феминизма" на американскую армию, где "людей по цвету кожи или по их половому признаку стали продвигать на те должности и позиции, на которые они по своим данным не могли не претендовать":
"…В армии, добившись права служить в боевых частях, женщины нашлись замечательную лазейку: они шли в армию, служили 3 месяца, подавали в суд на сексуальное приставание, выигрывали несколько миллионов долларов и уходили. Это был замечательный способ разбогатеть за 2-3 года!"
Владимир Тольц: Сказал Буковский и о явлении так называемой "позитивной дискриминации", вылившейся, по его словам, в негласные квоты: сколько студентов чернокожих студентов каждый университет должен взять. И о многом другом – о запретах на слова в обиходной лексике и тематическом цензурировании мирового культурного наследия, о насаждении в массовое сознание ложных стереотипов (типа "мужчина – прежде всего угнетатель и насильник") и огульных обвинениях в сексизме...
Все эти "новации" новой левой идеологии и практики политкорректности Владимир Буковский объясняет тем, что в результате революций конца 1980-х – начала 1990-х коммунизм не был побежден окончательно. Тем, что не было над ним "Нюрнбергского процесса в Москве", который, по словам Буковского, "должен был дискредитировать все идеи коллективизма, социализма, утопий как таковых, социальной инженерии прежде всего", и признать преступным попытки навязывание человеку идеологии без его согласия.
Вопрос – Александру Кабакову, которого я познакомил с транскриптом болгарского выступления Буковского. Как тебе это все?
Александр Кабаков: Ты знаешь, я какое-то странное чувство испытал, прочитав текст Буковского. Я согласен и с положением его первой части, относительного того, что не разобрались с коммунизмом, и в общем, это оказалось чревато грустными последствиями, и согласен со второй частью, с тем, что касается собственной политкорректности. Ну, там, понятно, он приводит общеизвестные такие чудовищные примеры, и там трудно быть несогласным.
Но связь между этими явлениями мне кажется немножко такой надуманной. Она есть, но не совсем такая прямая, какой ее предлагает Буковский. То, что политкорректность, безусловно, проявление левого сознания, и вообще левизны, какие тут могут быть сомнения, и это все очевидно совершенно. Но я не думаю, что она как бы вот вспыхнула, как эпидемия, в 90-е годы в связи с крушением коммунистической системы мировой, нет. Я думаю, что это все развивалось последовательно. Ну, я не знаю, там Коллонтай и "коллонтаевки" были без малого 100 лет назад, и это ведь из той же породы. Это некий гибрид борьбы за равенство вообще с борьбой за равенство, равноправие женщин, некое направление левой мысли и левых действий. И это все не вчера началось, не в 90-е годы.
Другое дело, что очень интересный феномен, который надо рассматривать, - это вот способность американцев, в частности, и западных людей вообще доводить любую идею до совершеннейшего и опасного безумия. Это опять же не с феминизма и не с политкорректности началось, а началось это с марксизма.
Владимир Тольц: Я напомню, Буковский увязывает начало победного шествия политкорректности по миру с распространением идей Маркузе…
Александр Кабаков: Это совершенно правильно, с этим я совершенно согласен. Единственное, что у меня вызывает некоторые сомнения – такое строгое привязывание по датам, такая вспышка политкорректности, в частности, нового феминизма и становления политкорректности как новой левой идеологии с крушением реализации традиционной левой идеологии. Я думаю, что это совпадение по времени, тут нет причинно-следственной связи, мне кажется.
Это случайность – то, что они совпали. К этому просто давно уже шло. И достаточно вспомнить чудовищные, совершенно какие-то невозможные левые настроения в среде европейской и американской интеллигенции в 60-е годы, когда образованная университетская Европа сочувствовала группе "Байдер мэн хоф", или "Красным бригадам", когда университетская шпана в Америке провозглашалась мучениками, - это что?
Тогда до крушения коммунизма было очень далеко. А вот это вот нарастание левых настроений и, главное, то, что левая идея становилась такой почтенной, университетской, интеллигентской идеей, - это было очевидно. Да, до крушения коммунизма было еще очень далеко. Но то, что вообще все уже довольно давно движется в этом направлении, и политическая корректность – это такое довольно, на мой взгляд, карикатурное воплощение многих левых идей, а они разные, это очевидно.
И вывод Буковского, что вот если бы коммунизм судили… - Да ничего бы не было, если бы коммунизм судили. Ничего бы не было! Вот нацизм судили, но все равно я смотрю, с каким наслаждением вскидывают руки молодые люди в нацистском приветствии, причем по всему миру, и этих молодых людей довольно много. И уж что безусловно, может быть, их и не очень много, но что безусловно – их становится больше. Это получается что же, песню не задушишь, не убьешь…
Владимир Тольц: Ты ведь только что вернулся из поездки в Штаты. Что, касающееся нашей сегодняшней темы, тебе довелось там увидеть?
Александр Кабаков: По сравнению с предыдущим вот, допустим, моим посещением стало помягче. Во всяком случае, получить по морде тяжелой дамской сумкой за то, что пропустил в дверях, уже вероятность не очень большая. То есть моторика, такая рефлекторная, она сильнее всего. И я по рефлекторной моторике совершенно спокойно делал шаг в сторону, пропускал в дверях женщину, и даже темнокожие женщины меня не ругали матом, ничего, нормально все. И я своими глазами видел многих мужчин, поддерживающих женщин под руку при входе на лестницу, например. Вот там я много перемещался по Пенсильвания-стэйшн, и там всюду эскалаторы, и там я просто видел, как нормально мужик перекладывает сумку в другую руку, поддерживает женщину под локоток, и ничего, ничего страшного.
И гораздо меньше видел такой вот демонстративной расовой – как правильной вспоминал Буковский, такое выражение, – "позитивной дискриминации", такой намеренной демонстрации черного расового превосходства. Тоже там не бросалось в глаза, как в прошлый раз.
Я думаю, уже поостыли. У них сейчас много новых забот. Новые заботы вообще очень часто выбивают идиотические увлечения из рук. Ну, вот они все бегали, бегали, бегали трусцой, вот все, до безумия, до смерти во время бега, что бывало часто, что их не останавливало, они все бегали, бегали. А в этот раз я утром пошел гулять – два человека бежит – нормально, ничего страшного. Не то что все. Я думаю, что остывают со временем. Ну, такая страна, если говорить именно об Америке. Это такая страна – очень увлекающиеся они, такие несколько подросткового склада. Они очень увлекаются и остывают.
Владимир Тольц: В заключение вопрос, адресуемый обоим моим сегодняшним собеседникам, – о перспективах развития этого, уже не скажешь даже "умонастроения", этого, если угодно, патерна-общественного поведения, претендующего стать идеологией…
Первой отвечает мне из Мичигана доктор Елена Гапова.
Елена Гапова: Если бы я умела предсказывать будущее, используя научный аппарат, я была бы гораздо более богатым человеком, чем я являюсь сейчас. Ничего сказать, наверное, не берусь, но думаю, что вот это вот представление о том, что люди должны быть включены в сообщество со всеми своими особенностями и различиями, я думаю, что это никуда не уйдет. Очевидно, по крайней мере, в ближайшие несколько десятилетий мы будем развиваться в этом направлении. А другие прогнозы строить боюсь.
Владимир Тольц: Столь осторожна в оценках перспектив политкорректности исследовательница гендерных проблем из Западно-Мичиганского университета Елена Гапова.
Александр Кабаков смотрит в будущее мрачнее.
Александр Кабаков: Тут я как раз пессимистически смотрю. Вот конкретно на ситуацию в Штатах как раз так спокойно, а в общем смотрю пессимистически. Ну, это пойдет на убыль, но не до конца, - ну, придумают еще что-нибудь, еще хуже. Некоторое такое полевение и в связи с этим такое симметричное уродство общества будет нарастать. Это часть вообще отхода западного человечества, евро-христианского, от заповедных образцов жизни и ценностей. И с этим уже ничего не поделаешь.
Это следствие многих вещей: и развития политических идей всяких, которые так или иначе замешаны на лживой триаде "свобода-равенство-братство", и развития еще (как-то странно это связано) таких технических, технологических возможностей общества. Я думаю, что в обществе, которое живет в интернете, живет мобильной связью и вообще вот так живет, как сейчас, и будет жить еще и не так, в этом обществе неизбежно развитие таких злокачественных идей, которые будут разъедать это общество, как рак, как его разъедают уже не первое десятилетие и даже не первое столетие вообще левые идеи всякие, в том числе политкорректность, которая в сущности такая довольно мощная, почти что всеобъемлющая левая идея.
Владимир Тольц: Писатель Александр Кабаков и социолог Елена Гапова за первым в нашей программе обсуждением короткой пока еще истории политкорректности. В передаче использован транскрипт выступления на эту тему Владимира Буковского, а также песня Нателлы Болтянской "Два голоса".
"Кто кого?- поют два голоса,- кто кого?..
Вытрешь слезы горстью горести - ничего.
Заживет до свадьбы, высохнет, как роса…
Пусть их кружатся над высями голоса.
Что струна моя, кормилица, нужных нот не подберет,
Несудьба с судьбой помирятся, может, мне и повезет
Красной ленточкою в волосы, заплетая боль свою
Несудьбе с Судьбой вполголоса тихонько подпою…
В унисон… Невпопад… Кто кого…"
Владимир Тольц: В обратном переводе с болгарского сокращенное изложение этого выступления под заголовком, не связанным напрямую с текстом (он гласил "Политкорректность хуже ленинизма"), появилось в русскоязычном Интернете. (Отмечу попутно, что и болгарский заголовочек "Геи и лесбиянки захватили власть. Началась новая эпоха Оруэлла" тоже ни политкорректностью, ни просто точностью в отношении к первоисточнику не отличается). С отдельными тезисами этого выступления Буковского я познакомлю вас сегодня (у меня есть подлинная стенограмма, но она слишком велика для передачи).
А обсудить эти тезисы я хочу предложить доценту кафедры социологии Западно-Мичиганского университета Елене Гаповой (она, кроме того, является членом редколлегии авторитетного американского научного журнала "Slavic Review") и известному российскому писателю Александру Кабакову (он не является сторонником политических идей Буковского, как впрочем и Елена не является сторонницей построений Буковского в плане гендерных исследований и политкорректности).
"В унисон поют два голоса, в унисон.
Это сон, пустой и горестный. Только сон.
Старый сад запахнет травами, душный сад.
А над ним летят октавою голоса.
Точно капли крови падают год за годом столько лет
Несудьба с Судьбой заладили старомодный свой дуэт.
Тихим звоном, дальним гомоном ляжет аккомпанемент,
Ну, а я для их гармонии - только струнный инструмент".
Владимир Тольц: Но прежде коротко о том, что говорил в Болгарии Владимир Буковский. Он констатировал, что крушение системы мирового коммунизма в конце 80- начале 90-х гг. прошлого века оказалось неожиданностью для очень многих в мире, вызвавшей, как не парадоксально, приход к власти во многих европейских странах левых политиков и партий.
Процитируем выступление Владимира Буковского:
"Более того, все надежды 1989 года, а надежды были очень широкие, они никак не оправдались. Коммунизм остался в мире. Фукуяма мог считать, что наступил конец истории, но история так не считала – коммунизм остался и в Китае, и на Кубе, и во Вьетнаме, и в Северной Корее… Да и в бывших коммунистических странах этот процесс перемен тоже не зашел далеко – произошедшие изменения были скорее косметическими, скорее внешними – то есть одни персоналии ушли, другие пришли. Но, как и ушедшие, они вели свое происхождение из коммунистического истеблишмента, и обретшие свободу страны оказались сильно опутаны оставшейся номенклатурой".
Владимир Тольц: Именно этот момент, по словам Буковского, "совпадает с появлением новых утопических идеологий на Западе". Именно тогда, в начале 1990-х, как явление международное появляется на Западе политкорректность, которую Владимир Буковский трактует как воплощение в реальность идей философа франкфуртской школы Герберта Маркузе:
"А идеи у него были очень простые – он был марксист-ревизионист, его несогласие с Марксом было только в одном: Маркс считает революционном классом пролетариат – это неправильно, пролетариат отмирает, и ныне настоящим революционном классом являются всякие меньшинства, отщепенцы, патологические личности, - они есть революционный элемент в обществе, и мы должны, пишет Маркузе, […] всякую патологию объявить нормой, а все нормы объявить патологией и только тогда, пишет он, мы, наконец, разрушим буржуазное общество".
Владимир Тольц: Вопрос – Елене Гаповой. Разделяете ли вы эту датировку и трактовку генезиса политкорректности?
Елена Гапова: Термин "политкорректность" возникает в ответ на те социальные движения, которые существовали на Западе с 60-х годов. Но, очевидно, самое время их активной деятельности – это были 70-е годы. Тогда перестраиваются социальные отношения в западном обществе между многими группами, они начинают позиционировать себя по-другому. То, что раньше было стигматизировано или являлось причиной неравенства, пересматривается, к этому начинают относиться по-другому. И вот тогда вот возникает понятие политкорректности. То есть, очевидно, это конец 70-х, ну, и в середине 90-х это уже полностью такое вот понятное, развитое понятие.
Владимир Тольц: Елена, вы говорите о неких движениях, существовавших на западе в обозначенное вами время. Не могли бы вы конкретизировать, о чем идет речь, и дать характеристику этим движениям?
Елена Гапова: Тут надо немножко обратиться в историю и вспомнить, что если движение за социальную справедливость, как нас всех учили в школе, как, собственно, в марксистской традиции они определяются, вот эти вот движения за социальную справедливость – это были, по сути дела, движения за иное распределение ресурсов (там классовая борьба, революции начала ХХ века и так далее); то к 70-м годам ХХ века ситуация уже изменяется, и те социальные движения за более справедливое устройство общества, которые возникают в это время на Западе, иногда их называют новыми социальными движениями, или движения к качеству жизни, или движения, если употребить английское слово recognition, за признание.
Вот в начале ХХ века был белорусский поэт самый главный, основатель белорусской литературы Янка Купала, и он в одном стихотворении написал, что белорусы хотят "людьми зваться".
Вот если экстраполировать это "людьми зваться" на 70-е годы ХХ века, собственно, это и будет суть вот этих новых социальных движений, которые, собственно, являются проявлением политики идентичности, выражающейся в требовании признания. Да, мы такие, «мы – черные», допустим, или «мы – женщины», или «мы – геи», но это является нашей идентичностью, и мы хотим быть признаны в таком качестве и иметь все те возможности проявлять свою идентичность в повседневной жизни, которую имеют все остальные люди. Вот это, собственно, начало понятия "политкорректность".
Владимир Тольц: Вновь обратимся к стенограмме выступления Владимира Буковского в Болгарии:
"Левые всегда первым делом хотят победить в терминологической войне. И вот началось: нельзя их называть "мисс" end "миссис", потому как этим мы определяем их супружеский статус, это недопустимо. Появилось невероятное для английского языка "мизз", которое и произнести-то трудно, но это было только начало. Пошло дальше – нам сказали, что нельзя говорить "history", потому что это "his story" ("мужская история"), надо было говорить "herstory". Огромное количество языковых инноваций появилось. Нам сказали, что нельзя проводить семинар "seminary", потому что это происходит от слова "семя" – нужно говорить "оувари" (это происходит от женской яйцеклетки). А, вообще как именовать женщин? Этим "большим вопросом" занялись эти "новые академики": в слове "woman"(женщина) есть слово "мan" (мужчина) – это нельзя! В слове "female"(женский) есть слово "male"(мужской) – это недопустимо! Соответственно, они придумали новый термин, которым женщин надо именовать, - "wofe" ("вуфи") – "ву" от "woman" и "фи" от "female". Они объединили эти чисто женских куска и, значит, объявили, что мы обязаны теперь их наименовать так; а если мы этого не делаем нам говорят: "male chauvinist pigg"!"
Владимир Тольц: Ну, тут для непонимающих по-английски переведу – это очень грубо! – "мужская шовинистская свинья". А по поводу "history", - меня как историка это очень заинтересовало, - хочу спросить у Елены Гаповой. Слушайте, "history" вообще не английское слово, а греческое. Стоит ли тут выделять надуманные англоязычные составляющие, а главное, как быть с историей?
Елена Гапова: На самом деле, скажу, что ни один департамент исторический ни в одном из западных университетов еще не был переименован в департамент herstory. Об этом действительно писали, об этом начала писать одной из первых женщин историк Шейла Роуба, и многие другие об этом писали. Это скорее была такая попытка концептуальной реконструкции понятия истории.
Все, конечно, понимают, что история греческого происхождения, и так далее, но речь шла о том, что, собственно, пишет историю тот, кто имеет возможность ее писать, тот, у кого есть ресурсы письма, тот, у кого есть возможность голоса, по крайней мере, тот, кого учили читать и писать. И они говорили о том, что «история – это его история в том контексте, когда историки на волне всех вот этих социальных трансформаций, происходящих на Западе, задались вопросом о том, собственно, где женщины в истории?» Ну, да, там Клеопатра, Елизавета, Екатерина Вторая… Где еще? То есть женщин вообще не было. Если они составляют все-таки половину населения и были, и что-то делали, почему мы не знаем о том, что делали они?
Это был один этапов становления того, что сейчас является абсолютно легитимным, так называемой социальной истории, то есть истории повседневности, истории того, чем занимались люди, которые не были великими с такой вот ортодоксальной точки зрения, и те, которые исторически не имели голоса.
Владимир Тольц: Терминологическими "боями" дело не ограничилось. Буковский описывает наступление "нового феминизма" на американскую армию, где "людей по цвету кожи или по их половому признаку стали продвигать на те должности и позиции, на которые они по своим данным не могли не претендовать":
"…В армии, добившись права служить в боевых частях, женщины нашлись замечательную лазейку: они шли в армию, служили 3 месяца, подавали в суд на сексуальное приставание, выигрывали несколько миллионов долларов и уходили. Это был замечательный способ разбогатеть за 2-3 года!"
Владимир Тольц: Сказал Буковский и о явлении так называемой "позитивной дискриминации", вылившейся, по его словам, в негласные квоты: сколько студентов чернокожих студентов каждый университет должен взять. И о многом другом – о запретах на слова в обиходной лексике и тематическом цензурировании мирового культурного наследия, о насаждении в массовое сознание ложных стереотипов (типа "мужчина – прежде всего угнетатель и насильник") и огульных обвинениях в сексизме...
Все эти "новации" новой левой идеологии и практики политкорректности Владимир Буковский объясняет тем, что в результате революций конца 1980-х – начала 1990-х коммунизм не был побежден окончательно. Тем, что не было над ним "Нюрнбергского процесса в Москве", который, по словам Буковского, "должен был дискредитировать все идеи коллективизма, социализма, утопий как таковых, социальной инженерии прежде всего", и признать преступным попытки навязывание человеку идеологии без его согласия.
Вопрос – Александру Кабакову, которого я познакомил с транскриптом болгарского выступления Буковского. Как тебе это все?
Александр Кабаков: Ты знаешь, я какое-то странное чувство испытал, прочитав текст Буковского. Я согласен и с положением его первой части, относительного того, что не разобрались с коммунизмом, и в общем, это оказалось чревато грустными последствиями, и согласен со второй частью, с тем, что касается собственной политкорректности. Ну, там, понятно, он приводит общеизвестные такие чудовищные примеры, и там трудно быть несогласным.
Но связь между этими явлениями мне кажется немножко такой надуманной. Она есть, но не совсем такая прямая, какой ее предлагает Буковский. То, что политкорректность, безусловно, проявление левого сознания, и вообще левизны, какие тут могут быть сомнения, и это все очевидно совершенно. Но я не думаю, что она как бы вот вспыхнула, как эпидемия, в 90-е годы в связи с крушением коммунистической системы мировой, нет. Я думаю, что это все развивалось последовательно. Ну, я не знаю, там Коллонтай и "коллонтаевки" были без малого 100 лет назад, и это ведь из той же породы. Это некий гибрид борьбы за равенство вообще с борьбой за равенство, равноправие женщин, некое направление левой мысли и левых действий. И это все не вчера началось, не в 90-е годы.
Другое дело, что очень интересный феномен, который надо рассматривать, - это вот способность американцев, в частности, и западных людей вообще доводить любую идею до совершеннейшего и опасного безумия. Это опять же не с феминизма и не с политкорректности началось, а началось это с марксизма.
Владимир Тольц: Я напомню, Буковский увязывает начало победного шествия политкорректности по миру с распространением идей Маркузе…
Александр Кабаков: Это совершенно правильно, с этим я совершенно согласен. Единственное, что у меня вызывает некоторые сомнения – такое строгое привязывание по датам, такая вспышка политкорректности, в частности, нового феминизма и становления политкорректности как новой левой идеологии с крушением реализации традиционной левой идеологии. Я думаю, что это совпадение по времени, тут нет причинно-следственной связи, мне кажется.
Это случайность – то, что они совпали. К этому просто давно уже шло. И достаточно вспомнить чудовищные, совершенно какие-то невозможные левые настроения в среде европейской и американской интеллигенции в 60-е годы, когда образованная университетская Европа сочувствовала группе "Байдер мэн хоф", или "Красным бригадам", когда университетская шпана в Америке провозглашалась мучениками, - это что?
Тогда до крушения коммунизма было очень далеко. А вот это вот нарастание левых настроений и, главное, то, что левая идея становилась такой почтенной, университетской, интеллигентской идеей, - это было очевидно. Да, до крушения коммунизма было еще очень далеко. Но то, что вообще все уже довольно давно движется в этом направлении, и политическая корректность – это такое довольно, на мой взгляд, карикатурное воплощение многих левых идей, а они разные, это очевидно.
И вывод Буковского, что вот если бы коммунизм судили… - Да ничего бы не было, если бы коммунизм судили. Ничего бы не было! Вот нацизм судили, но все равно я смотрю, с каким наслаждением вскидывают руки молодые люди в нацистском приветствии, причем по всему миру, и этих молодых людей довольно много. И уж что безусловно, может быть, их и не очень много, но что безусловно – их становится больше. Это получается что же, песню не задушишь, не убьешь…
Владимир Тольц: Ты ведь только что вернулся из поездки в Штаты. Что, касающееся нашей сегодняшней темы, тебе довелось там увидеть?
Александр Кабаков: По сравнению с предыдущим вот, допустим, моим посещением стало помягче. Во всяком случае, получить по морде тяжелой дамской сумкой за то, что пропустил в дверях, уже вероятность не очень большая. То есть моторика, такая рефлекторная, она сильнее всего. И я по рефлекторной моторике совершенно спокойно делал шаг в сторону, пропускал в дверях женщину, и даже темнокожие женщины меня не ругали матом, ничего, нормально все. И я своими глазами видел многих мужчин, поддерживающих женщин под руку при входе на лестницу, например. Вот там я много перемещался по Пенсильвания-стэйшн, и там всюду эскалаторы, и там я просто видел, как нормально мужик перекладывает сумку в другую руку, поддерживает женщину под локоток, и ничего, ничего страшного.
И гораздо меньше видел такой вот демонстративной расовой – как правильной вспоминал Буковский, такое выражение, – "позитивной дискриминации", такой намеренной демонстрации черного расового превосходства. Тоже там не бросалось в глаза, как в прошлый раз.
Я думаю, уже поостыли. У них сейчас много новых забот. Новые заботы вообще очень часто выбивают идиотические увлечения из рук. Ну, вот они все бегали, бегали, бегали трусцой, вот все, до безумия, до смерти во время бега, что бывало часто, что их не останавливало, они все бегали, бегали. А в этот раз я утром пошел гулять – два человека бежит – нормально, ничего страшного. Не то что все. Я думаю, что остывают со временем. Ну, такая страна, если говорить именно об Америке. Это такая страна – очень увлекающиеся они, такие несколько подросткового склада. Они очень увлекаются и остывают.
Владимир Тольц: В заключение вопрос, адресуемый обоим моим сегодняшним собеседникам, – о перспективах развития этого, уже не скажешь даже "умонастроения", этого, если угодно, патерна-общественного поведения, претендующего стать идеологией…
Первой отвечает мне из Мичигана доктор Елена Гапова.
Елена Гапова: Если бы я умела предсказывать будущее, используя научный аппарат, я была бы гораздо более богатым человеком, чем я являюсь сейчас. Ничего сказать, наверное, не берусь, но думаю, что вот это вот представление о том, что люди должны быть включены в сообщество со всеми своими особенностями и различиями, я думаю, что это никуда не уйдет. Очевидно, по крайней мере, в ближайшие несколько десятилетий мы будем развиваться в этом направлении. А другие прогнозы строить боюсь.
Владимир Тольц: Столь осторожна в оценках перспектив политкорректности исследовательница гендерных проблем из Западно-Мичиганского университета Елена Гапова.
Александр Кабаков смотрит в будущее мрачнее.
Александр Кабаков: Тут я как раз пессимистически смотрю. Вот конкретно на ситуацию в Штатах как раз так спокойно, а в общем смотрю пессимистически. Ну, это пойдет на убыль, но не до конца, - ну, придумают еще что-нибудь, еще хуже. Некоторое такое полевение и в связи с этим такое симметричное уродство общества будет нарастать. Это часть вообще отхода западного человечества, евро-христианского, от заповедных образцов жизни и ценностей. И с этим уже ничего не поделаешь.
Это следствие многих вещей: и развития политических идей всяких, которые так или иначе замешаны на лживой триаде "свобода-равенство-братство", и развития еще (как-то странно это связано) таких технических, технологических возможностей общества. Я думаю, что в обществе, которое живет в интернете, живет мобильной связью и вообще вот так живет, как сейчас, и будет жить еще и не так, в этом обществе неизбежно развитие таких злокачественных идей, которые будут разъедать это общество, как рак, как его разъедают уже не первое десятилетие и даже не первое столетие вообще левые идеи всякие, в том числе политкорректность, которая в сущности такая довольно мощная, почти что всеобъемлющая левая идея.
Владимир Тольц: Писатель Александр Кабаков и социолог Елена Гапова за первым в нашей программе обсуждением короткой пока еще истории политкорректности. В передаче использован транскрипт выступления на эту тему Владимира Буковского, а также песня Нателлы Болтянской "Два голоса".
"Кто кого?- поют два голоса,- кто кого?..
Вытрешь слезы горстью горести - ничего.
Заживет до свадьбы, высохнет, как роса…
Пусть их кружатся над высями голоса.
Что струна моя, кормилица, нужных нот не подберет,
Несудьба с судьбой помирятся, может, мне и повезет
Красной ленточкою в волосы, заплетая боль свою
Несудьбе с Судьбой вполголоса тихонько подпою…
В унисон… Невпопад… Кто кого…"
