Валери Стил, Дженнифер Парк. Готика. Мрачный гламур. – М.: Новое литературное обозрение, 2011. – 192 с., ил. – (Библиотека журнала "Теория моды").
Историк моды Валери Стил - доктор наук Йельского университета, директор музея Института технологии моды в Нью-Йорке, главный редактор журнала "Fashion Theory: the Journal of Dress, Body & Culture" и трёхтомной "Энциклопедии одежды и моды", известная русскому читателю по изданной в прошлом году тем же "Новым литературным обозрением" книге о культурных смыслах корсета (кстати, пишут, будто теорию моды как академическую дисциплину изобрела именно она!), и дизайнер Дженнифер Парк, глава американской марки одежды "Funktional", представили нам под одной обложкой два взгляда на так называемую готическую моду. Стил рассматривает, как это явление сказывается в одежде, Парк – как оно проявляется в музыке (включая сюда не в меньшей степени, чем звук - внешний вид музыкантов и оформление обложек альбомов).
В принципе, из этого могла бы выйти книга об эволюции слова и понятия "готики" от архитектурного стиля (даже раньше: от самых вестготов, сокрушивших Римскую империю) к молодёжному "мрачному гламуру". Получилось скорее собрание материала для размышлений на эту тему – правда, такого насыщенного и красноречивого, что можно бы и не ворчать. Хотя соблазн поворчать, честно сказать, возникает.
Набрав очень яркий, просто изо всех сил провоцирующий на глубокое, систематическое осмысление материал, оба автора оказались в этом осмыслении довольно-таки сдержаны. Связи между "готикой" в широко понятой моде – в одежде, в оформлении внешности, в причёске и макияже, в музыке, наконец, в настроениях и поведении, которые умеют быть предметом моды не хуже всего остального, - и одноименными с нею явлениями европейской культурной истории оказались скорее намеченными (хотя, особенно в первой части книги, написанной Стил – весьма плотно), чем основательно продуманными. Включай, читатель, воображение!
То, что мы сегодня объединяем под именем "готики" - широчайшая, размытая область явлений, настолько разнородных, что и не сразу сообразишь, что у всего этого есть нечто существенно общее. А оно есть. У самого корня всех этих явлений лежит очень травматичная для европейцев память о тех самых вестготах, под ударами которых пал Рим и которые потом на протяжении веков вспоминались как народ, "впереди которого, - как сказал Эдмунд Бёрк, - идёт разрушение, а после которого остаётся пустыня". В языке же итальянцев, на страну которых позже остготы совершали жестокие набеги, за словом "gotico" и вовсе закрепилось значение "грубый, варварский". Тем самым уже в начале европейской истории для "готики" была заготовлена роль альтернативы всему "цивилизованному", "правильному" - словом, мэйнстриму. Нынешние юные «готы» обживают именно эту – очень, на самом деле, старую – культурную нишу.
Напрашивается мысль, что вся последующая сложная, разветвлённая история отношений европейского "цивилизованного", наследующего Риму сознания с понятием "готики", с его смысловой аурой - не что иное, как изживание первотравмы гибели Империи, тщательная, разнообразная и плодотворная работа с ней. Попытка если и не устранить травму – уже никуда не денешь, раз состоялась! – то как-то её обжить и даже придать оставленным ею, трудноизгладимым рубцам эстетическую значимость.
Вот это последнее удалось точно. Где бы ни появлялось слово "готика" или "готический" в том или ином из своих вариантов, касается ли оно прекрасных средневековых храмов или бледных подростков в чёрном, с украшениями в виде черепов и летучих мышей - мы всякий раз можем быть уверенными, что здесь происходит апелляция к сложному эмоциональному и смысловому комплексу, который можно было бы назвать "готическим" комплексом европейской культуры. В него безусловно входит тревога, чувство уязвимости и обречённости человека, неустранимой близости ужасного (шире – Иного), иррациональных, разрушительных, катастрофических сил.
Во всех своих видах "готика" работает с дырами в бытии, из которых это Иное сквозит – будь то каменное кружево соборов, любимые романтиками руины или намеренно драная одежда юных бунтарей. Она включает дыры и разрывы в стиль – в порядок.
Сделать из хаотичного, разрушительного, тёмного и злого – стиль, то есть нечто хоть в каком-то отношении цельное (может быть – даже гармоничное!) значит его, до некоторой степени, обезвредить. Стать сильнее его.
Поэтому-то для сегодняшних молодых людей в чёрном так привлекательны кладбища, скелеты, траур, вампиры. Но поэтому же с такой отчаянной силой, с таким почти надчеловеческим напряжением тянулись к небу «пламенеющие» готические соборы.
И именно поэтому, как подробно показывают нам Стил и Парк, сегодняшняя модная индустрия – производящая одежду, украшения, фильмы, музыку, фотографии, глянцевые журналы – поставила "готическое" на поток, тщательно воспитывая своего потребителя. Включила альтернативу в мэйнстрим. Приручила отроческий отчаянный бунт и задаёт ему формы. Так – уже как будто бы и не страшно.
Историк моды Валери Стил - доктор наук Йельского университета, директор музея Института технологии моды в Нью-Йорке, главный редактор журнала "Fashion Theory: the Journal of Dress, Body & Culture" и трёхтомной "Энциклопедии одежды и моды", известная русскому читателю по изданной в прошлом году тем же "Новым литературным обозрением" книге о культурных смыслах корсета (кстати, пишут, будто теорию моды как академическую дисциплину изобрела именно она!), и дизайнер Дженнифер Парк, глава американской марки одежды "Funktional", представили нам под одной обложкой два взгляда на так называемую готическую моду. Стил рассматривает, как это явление сказывается в одежде, Парк – как оно проявляется в музыке (включая сюда не в меньшей степени, чем звук - внешний вид музыкантов и оформление обложек альбомов).
В принципе, из этого могла бы выйти книга об эволюции слова и понятия "готики" от архитектурного стиля (даже раньше: от самых вестготов, сокрушивших Римскую империю) к молодёжному "мрачному гламуру". Получилось скорее собрание материала для размышлений на эту тему – правда, такого насыщенного и красноречивого, что можно бы и не ворчать. Хотя соблазн поворчать, честно сказать, возникает.
Набрав очень яркий, просто изо всех сил провоцирующий на глубокое, систематическое осмысление материал, оба автора оказались в этом осмыслении довольно-таки сдержаны. Связи между "готикой" в широко понятой моде – в одежде, в оформлении внешности, в причёске и макияже, в музыке, наконец, в настроениях и поведении, которые умеют быть предметом моды не хуже всего остального, - и одноименными с нею явлениями европейской культурной истории оказались скорее намеченными (хотя, особенно в первой части книги, написанной Стил – весьма плотно), чем основательно продуманными. Включай, читатель, воображение!
То, что мы сегодня объединяем под именем "готики" - широчайшая, размытая область явлений, настолько разнородных, что и не сразу сообразишь, что у всего этого есть нечто существенно общее. А оно есть. У самого корня всех этих явлений лежит очень травматичная для европейцев память о тех самых вестготах, под ударами которых пал Рим и которые потом на протяжении веков вспоминались как народ, "впереди которого, - как сказал Эдмунд Бёрк, - идёт разрушение, а после которого остаётся пустыня". В языке же итальянцев, на страну которых позже остготы совершали жестокие набеги, за словом "gotico" и вовсе закрепилось значение "грубый, варварский". Тем самым уже в начале европейской истории для "готики" была заготовлена роль альтернативы всему "цивилизованному", "правильному" - словом, мэйнстриму. Нынешние юные «готы» обживают именно эту – очень, на самом деле, старую – культурную нишу.
Напрашивается мысль, что вся последующая сложная, разветвлённая история отношений европейского "цивилизованного", наследующего Риму сознания с понятием "готики", с его смысловой аурой - не что иное, как изживание первотравмы гибели Империи, тщательная, разнообразная и плодотворная работа с ней. Попытка если и не устранить травму – уже никуда не денешь, раз состоялась! – то как-то её обжить и даже придать оставленным ею, трудноизгладимым рубцам эстетическую значимость.
Вот это последнее удалось точно. Где бы ни появлялось слово "готика" или "готический" в том или ином из своих вариантов, касается ли оно прекрасных средневековых храмов или бледных подростков в чёрном, с украшениями в виде черепов и летучих мышей - мы всякий раз можем быть уверенными, что здесь происходит апелляция к сложному эмоциональному и смысловому комплексу, который можно было бы назвать "готическим" комплексом европейской культуры. В него безусловно входит тревога, чувство уязвимости и обречённости человека, неустранимой близости ужасного (шире – Иного), иррациональных, разрушительных, катастрофических сил.
Во всех своих видах "готика" работает с дырами в бытии, из которых это Иное сквозит – будь то каменное кружево соборов, любимые романтиками руины или намеренно драная одежда юных бунтарей. Она включает дыры и разрывы в стиль – в порядок.
Сделать из хаотичного, разрушительного, тёмного и злого – стиль, то есть нечто хоть в каком-то отношении цельное (может быть – даже гармоничное!) значит его, до некоторой степени, обезвредить. Стать сильнее его.
Поэтому-то для сегодняшних молодых людей в чёрном так привлекательны кладбища, скелеты, траур, вампиры. Но поэтому же с такой отчаянной силой, с таким почти надчеловеческим напряжением тянулись к небу «пламенеющие» готические соборы.
И именно поэтому, как подробно показывают нам Стил и Парк, сегодняшняя модная индустрия – производящая одежду, украшения, фильмы, музыку, фотографии, глянцевые журналы – поставила "готическое" на поток, тщательно воспитывая своего потребителя. Включила альтернативу в мэйнстрим. Приручила отроческий отчаянный бунт и задаёт ему формы. Так – уже как будто бы и не страшно.
