Владимир Кара-Мурза: Накануне президент Путин обсудил с правозащитниками детали предстоящей амнистии к 20-летию Российской Конституции. Во встрече, в частности, участвовал омбудсмен Владимир Лукин и глава президентского Совета по правам человека Михаил Федотов. Вопрос о том, выйдут ли по "Амнистии 12 декабря" узники совести, так и остается открытым. Интрига сохраняется до сих пор.

Об этом мы говорим с координатором "Левого фронта" Алексеем Сахниным, адвокатами Вадимом Клювгантом, Николаем Полозовым и Марком Фейгиным.

Вадим Владимирович, ощущается ли нежелание Кремля, чтобы ваш доверитель Михаил Борисович Ходорковский вышел по этой амнистии на свободу?

Вадим Клювгант: Вообще-то, это нежелание ощущается уже 11-й год. Ничего нового сейчас в этом смысле не происходит. Я хотел бы ответить в точном соответствии с тем форматом, который вчера предложил президент Путин, что я, как участник этого дела, уже далеко не первый год являюсь защитником Михаила Борисовича Ходорковского. Точно так же я, как защитник по "болотному делу", абсолютно точно и с полной ответственностью утверждаю: эти люди, которые так долго и без всяких оснований находятся в тюрьме, действительно не совершили преступлений – не только тяжких, не только насильственных, не только в отношении представителей власти и правоохранительных органов, но и вообще не совершили никаких преступлений. И чем быстрее эти люди оказались бы на свободе, тем выгоднее было бы нашей власти во главе с президентом Путиным. Я в этом абсолютно убежден, не говоря уже о том, что это было бы лучше для всей страны, если бы перестали ломать судьбы этим людям.

Ту вакханалию, которая сейчас происходит под видом обсуждения, – попадет ли этот, попадет ли тот под амнистию, – я иначе, как пыткой надеждой, назвать не могу. Я считаю, что это негуманно. Я в этом участвовать совершенно не готов, говорить с такой точки зрения. Я готов буду обсуждать юридический документ, если он появится. Но, судя по тому, что это происходит уже не в первый раз, а результат сильно-сильно разочаровывает по сравнению с тем беспредельным обсуждением и желанием всех себя проявить, показать и приобщиться, – я боюсь, что это тоже одна из причин, почему у нас так плохо сейчас в стране с милосердием, с гуманизмом и со всем тем добрым, что должно характеризовать по-настоящему сильную власть.

Владимир Кара-Мурза: Марк, кого вы защищаете из узников совести? Есть ли у них шансы на освобождение через неделю?

Марк Фейгин: Известно, что тех, кого я защищаю сейчас, я защищал еще до января этого года – например, Леонида Развозжаева. Из дела меня вывели посредством процессуальных манипуляций. Дела объединялись, потом вновь объединили, но уже без меня. Поэтому моим подзащитным теоретически должен был являться Леонид Развозжаев, которого, конечно, амнистия должна была коснуться, но не смогла.

Также у меня в числе подзащитных Илья Витальевич Горячев, который сейчас находится в "Лефортово". Он обвиняется в тяжких и особо тяжких преступлениях. Он человек националистических взглядов. Разумеется, он не имеет пока официального статуса политзаключенного, но совершенно точно его дело – политическое. В его части оно, мне кажется, страдает произволом, злоупотреблением в отношении него, поскольку он тоже невиновен. Теоретически при каких-то совершенно фантастических обстоятельствах амнистия могла бы коснуться и его.

Точно так же я недавно защищал Дмитрия Литвинова, который проходил и проходит по делу "Arctic Sunrise". Но поскольку там имеют место некоторые особые договоренности Кремля с некоторыми из сторон этого сложного и запутанного политического дела, сейчас я адвокатом не являюсь. Но, наверное, участников "Arctic Sunrise" эта амнистия тоже должна была бы коснуться.

Поэтому три этих дела, если не считать мелких других, в фокусе внимания у меня как защитника, и они представляют интерес с точки зрения амнистии.

Владимир Кара-Мурза: Как вы оцениваете дело Сергея Удальцова?

Марк Фейгин: Я лично сочувствую Сергею Удальцову. Это человек, которому я помогал как адвокат в ряде дел. Я считаю, что Сергей Удальцов, равно как и Леонид Развозжаев, незаконно находится фактически под стражей. Его перспективы такие же слабые, потому что по отношению к нему действует беззаконие, беспредел, поскольку его, на мой взгляд, совершенно незаконно привлекли к уголовной ответственности. Я считаю, что его амнистия тоже не коснется.

Владимир Кара-Мурза: Алексей, есть ли у вас основания полагать, что ваши товарищи, находящиеся под следствием, выйдут по этой амнистии к 20-летию Конституции?

Алексей Сахнин: Меня все время искушает соблазн поверить, возложить надежды на то, что мои товарищи выйдут из тюрем, а я смогу вернуться домой. Но боюсь, что шансы на это невелики. Режиму в целом было бы по многим соображениям выгодно отпустить узников Болотной площади. Этим бы они существенно исправили свой имидж в глазах Запада. Они бы снизили градус напряженности в обществе, а его недооценивать нельзя. Они бы, наконец, выпустив всех на свободу, устроили бы свой любимый цирк со стравливанием разных сил внутри оппозиции, которые бы тут же, конечно, начали критиковать друг друга. Но, к сожалению, они вряд ли пойдут на этот сценарий.

Той группе, которая реально сейчас правит от имени путинского режима, тем людям, которые реально сейчас определяют внутриполитический курс (типа Александра Бастрыкина и Владимира Колокольцева), это освобождение категорически невыгодно. Потому что вся их карьера и связанное с этим громадное политическое влияние, контроль над громадными денежными потоками построены на политических репрессиях. Их технология, технология управления обществом, которую они предлагают во всеуслышание сделать базовой, – это технология открытой диктатуры. Для них отказ от "Болотного дела" означает отказ от достигнутых ими громадных успехов во внутриполитической борьбе. Поэтому, к сожалению, даже интересы режима в целом будут принесены в жертву интересам этих лоббистов открытой диктатуры.

Владимир Кара-Мурза: Николай, кого вы защищаете из вероятных адресатов амнистии?

Николай Полозов: Мне кажется, что и "Болотное дело", и "Анатомия протеста", и дело Горячева, и ряд других дел связаны одним целым – неспособностью правоохранительной системы нормально работать. В тюрьмах только и говорят, что об амнистии. "Болотное дело" достаточно известное, громкое, привлекает внимание, но это лишь вершина айсберга. Тысячи таких дел, когда люди абсолютно произвольно находятся в СИЗО, в тюрьмах. Я считаю, что тот проект расширенной амнистии, который был представлен Советом по правам человека, безусловно, освободил бы тысячи невинных людей, которые оказались такими же жертвами произвола, как и люди по политическим делам. В этой связи мне бы хотелось увидеть текст амнистии, доработанный администрацией президента. Таким образом, мы сможем оценить степень милосердия государства.

Владимир Кара-Мурза: Марк, какие ограничения вы расслышали в словах президента и в самой ситуации, которые бы отсекли политических узников от этой амнистии?

Марк Фейгин: Мы из его слов ясно поняли, что, во-первых, в тех случаях, когда объектом посягательства является представитель правоохранительных органов, посягавшие на него не могут попасть под действие амнистии. "Болотное дело" все состоит из подобного рода обвинений. Во-вторых, говорилось о том, что лица, совершившие тяжкие и особо тяжкие преступления, а это сроки свыше 5 и 10 лет, не могут подпасть под действие амнистии. А это абсолютно подавляющая часть обвиняемых. Практически всем узникам Болотной инкриминируется совершение тяжких преступлений, равно также участницам Pussy Riot, отбывающим наказание. Видимо, ограничение амнистии на них распространяется тоже. Она не может распространиться в числе других лиц, которые ее, эту амнистию, ожидают. Выпадает самая существенная часть из тех резонансных дел, о которых мы говорим, лиц, которые могли бы этой амнистией воспользоваться.

Хочу особо подчеркнуть, что амнистия – не реабилитирующее основание, в соответствии с законом. Таким образом, лицо, принимающее амнистию, соглашается на факт не реабилитирующего основания, применяемого по отношению к нему в случае подписания амнистии. Он, кстати, может от нее отказаться и продолжить судебное разбирательство, доказывая свою полную невиновность. Тем не менее, как на Удальцова с Развозжаевым, которые обвиняются в совершении тяжких преступлений, не могут распространиться положения амнистии, согласно словам президента Путина, и на политических обвиняемых эта амнистия, скорее всего, не распространится.

Это свидетельствует о том, что государство в принципе не готово к тому, чтобы, руководствуясь гуманизмом, политической целесообразностью, освободить этих людей. Они воспринимают их как угрозу, как риск появления в обществе людей, обладающих неким бэкграундом, прошедшим горнило предварительного следствия, суда, представляют угрозу улицы. А улица – это всегда угроза для авторитарной власти, которая существует в России. Поэтому нашпиговывать эту улицу кумулятивными элементами власть, по-видимому, не готова.

Владимир Кара-Мурза: Алексей, напугала ли Кремль ситуация на Украине, предостерегла ли кремлевских политтехнологов от того, чтобы выпускать на свободу наиболее ярых оппонентов и критиков правящего режима?

Алексей Сахнин: Я думаю, что в дискуссии бульдогов под ковром, конечно, украинские события на Украине в качестве аргумента приводились, хотя теоретически они могли бы приводиться и с той, и с другой стороны. Сторонники жесткой линии говорили, что отпустим – и будут они мутить воду и собирать майданы. А Сурков или какие-то еще "голуби мира" говорили: вот видите, мы пережали все клапаны, загнали людей в угол и в итоге получили майдан. Думаю, что этот аргумент применялся. Но ведь еще за две недели до этих майданов Владимир Путин сравнил "Болотное дело" с 1917 годом. Это же явно был камень в наш огород – Удальцова, Развозжаева, в левую часть протеста. Власть пугает общество угрозой радикализма, хотя главным фактором радикализации выступает именно сама власть. Поэтому, думаю, что эти фобии зарыты на гораздо более глубоком уровне. Они не сводятся к Украине. Украина могла дать повод для того, чтобы этими фобиями пугать друг друга в коридорах администрации президента.

А так они отдают себе отчет, что мы можем зарядить массу. Другое дело, что они прекрасно понимают, что они сейчас на какое-то время справились с протестным всплеском, с протестной волной. В краткосрочной перспективе мы для них не опасны. Другое дело, что они могут быть информированнее нас. Они очень скоро могут ждать новую волну протестов и волнений. За все 15 лет своего существования этот режим никогда не демонстрировал способности мыслить стратегически. Я думаю, они мыслят краткосрочными задачами и считают, что достигнутый уровень стабильности и общественной депрессии вечен, пока они танцуют на костях.

Владимир Кара-Мурза: Что думает на эту тему одна из фигуранток "Болотного дела" Мария Баронова, которая находится под подпиской о невыезде.

Мария Баронова: Мы ждем полного освобождения всех фигурантов "Болотного дела" из-под уголовной ответственности. Люди должны попасть под амнистию. По какой причине сейчас разделяются? По причине "разделяй и властвуй". Это порочная практика – и, главное, очень жестокая практика. Я не очень понимаю, чего хотят эти люди, каким образом они хотят попасть в учебники истории. Они называют нас бунтовщиками, но, как все уже пошутили, если бы мы были бунтовщиками и были массовые беспорядки, тогда на Украине сейчас Третья мировая война.

Вчера Владимир Владимирович сказал, что наши шансы нулевые – тех, кто был обвинен в тяжких статьях. А в тяжких статьях обвинены все, кроме меня. Все те многие, кто обвиняется в насильственных преступлениях, не выйдут на свободу по амнистии. А будут получать свободу по амнистии коррупционеры-чиновники, сидящие по 159-й статье. Отлично! Классно! Хорошая амнистия! Поздравляю.

Владимир Кара-Мурза: Николай, у женщин, которые имеют детей, таких как Мария Баронова, Надежда Толоконника или Мария Алехина, больше шансов выйти по амнистии через неделю?

Николай Полозов: Это может являться одним из условий, которые усиливают действия амнистии и могут распространяться на некоторые тяжкие составы.

Что касается Марии Бароновой, насколько мне известно, у нее не тяжкое преступление. Поэтому, скорее всего, ее амнистия коснется. А вот что касается Толоконниковой и Алехиной, то здесь надо смотреть, какие именно составы будут введены в текст амнистии.

Владимир Кара-Мурза: Марк, мы сегодня отмечаем двухлетие белоленточной революции. Хочет ли Кремль выкорчевать память об этих событиях из умов молодежи и наших современников?

Марк Фейгин: Несомненно. Потому что все, что происходит сейчас, – это реакция на события, начавшиеся 5 декабря 2011 года. В этот день впервые за многие годы произошло несанкционированное шествие до Лубянки, где значительная часть активистов (почти 1,5 сотни человек) были арестованы, а по сумме после этих событий – еще больше. Все, что происходит сейчас, – это реакция на начало мирной протестной волны после декабрьских выборов в Госдуму, которые были полностью фальсифицированы, как все предшествующие и последующие выборы.

Но Кремль сделал уроки, сделал выводы из того, что произошло. Нельзя сказать, что они не учатся. Они учатся. Кремль – мастер на стравливание и на покупку. Важная часть оппозиции не выдержала испытания протестом. Какая-то часть пошла на некий сговор, какая-то по недоразумению пошла на конкретно этот сговор, какую-то часть откровенно купили, какую-то обманули. Я сегодня с большим удивлением узнал о том, что уважаемая прежде организация "Агора" получает гранты из Кремля, причем в миллионах рублей. Не очень понятна последовательность логики людей, которые либо занимаются протестом, либо обеспечивают его, как этим должны бы заниматься наиболее действенные правозащитные организации. Если Кремль будет идти дальше по этому пути, то его ждут успехи. Потому что на разделении всех Кремль может получить самый большой успех.

То, в чем мы сейчас живем, – это результат событий декабря 2011 года и последующих месяцев. Чем все это кончится, будет зависеть во многом, как это ни странно, не только от Кремля, но и от самой оппозиции. Готова ли она менять формат в сторону достижения результата? Результативность – это и есть критерий, по которому будут идти перемены в обществе. Если все будет происходить по сценарию Кремля, то никакого Майдана России не видеть еще десятилетия.

Владимир Кара-Мурза: Алексей, многие политзаключенные были членами Координационного совета оппозиции. Это был один из способов подорвать его работу, его дезорганизовать?

Алексей Сахнин: Думаю – нет. Членство в Координационном совете могло служить дополнительным критерием для отбора жертв, но именно дополнительным. А Координационный совет оппозиции продемонстрировал власти свою полную импотенцию – почти сразу после того, как был создан. Не было нужды его дополнительно как-то парализовывать. Он был парализован от рождения.

Сейчас, мне кажется, одна из самых больших угроз в том, что активистские сообщества (левые, правые и другие) очень сильно деморализованы и воспринимают это как фатальное поражение. А между тем, несмотря на драматизм, несмотря на тяжелейшие жертвы, движение 2011-2012 годов выполнило огромную миссию. Оно стало тем самым колоколом, который должен разбудить Россию по образу Герцена. Оно таковым, конечно, стало. Без сомнения, оно не могло победить само по себе, потому что оно было переполнено инфантилизмом.

И этот травматический опыт поражения, опыт столкновения с брутальным режимом, который ради сохранения своих привилегий, ради сохранения своей власти готов идти на эскалацию насилия, на откровенный беспредел, конечно, имеет терапевтическое значение. Это значит, что в следующий раз движение будет гораздо более мощным, гораздо более зрелым и начнет с того, на чем закончило прошлый раз, а именно – с мобилизации подобных 6 мая 2012 года "Оккупаев" и т. д. Такое движение уже будет иметь шансы на успех. Я думаю, что наша драматическая история последних двух лет подготовила настоящее освобождение России.

Мне страшно жалко моих друзей и товарищей, которые томятся в тюрьмах. Может быть, для всего общества еще важнее, что этими репрессиями власть сужает возможность конструктивного решения. Она реально радикализирует настроения. Вопросы будут решаться примерно так, как они сейчас в Украине решаются. Люди стиснут зубы. У очень многих людей не только тех, кто брошен в тюрьмы, но и у тех сотен активистов, которые каждый день наблюдают этот беспредел, у них будет за душой много резонов для того, чтобы просто мстить. Это плохо, но это, к сожалению, неизбежно. Поэтому власть сама подписывает себе приговор в какой-то дальней перспективе, но сегодня мы имеем то, что имеем. Это отливается в темную ненависть, которую мы видим в Бирюлево, на "Русском марше" и т. д. Это рано или поздно аукнется тем политтехнологам, которые сегодня думают, что это классный способ канализировать общественное недовольство, слив его в нацистскую истерику.

Владимир Кара-Мурза: Николай, правомерна ли аналогия, часто проводимая президентом о том, что в Великобритании и во Франции вычислили всех зачинщиков беспорядков по телекамерам, посадили за решетку. Тогда как мы знаем, что там первыми посадили полицейских, которые во Франции загнали арабов в трансформаторную будку, а в Англии убили подростка. А у нас работники правопорядка не пострадали, в отличие даже от соседней Украины, где под судом оказались беркутовцы.

Николай Полозов: Владимир Владимирович, когда приводит такие аналогии, он предпочитает не упоминать, что правосудия в английском, французском и даже в украинском смысле в РФ как такового нет. В этой связи хотел бы сфокусировать внимание на других словах Владимира Путина относительно того, что под амнистию не будут подпадать лица, которые причиняли вред сотрудникам правоохранительным органам. Это 318-я статья. Она в последнее время стала надежным инструментом политической борьбы. Потому что сотрудник полиции может сказать, что ему наступили на ногу, скололи эмаль, дали пощечину, в результате чего человек, как правило, получает условный срок. Как это было со Станиславом Поздняковым, с Николаем Кузнецовым.

Но после этого он надежно садится на репрессивный крючок, который в данном случае выполняет аппарат ФСИН. Человек уже не может заниматься своей общественной деятельностью. Он выпадает из медиа- и политического поля. Потому что за любое движение в сторону, ФСИН выносит предупреждение, после чего обращается в суд с требованием изменить условное наказание на реальный срок. С этого момента, если суд принимает решение, срок только начинает течь. Происходит нейтрализация активных оппонентов власти, особенно на местах, которые так или иначе пытаются заниматься легальной политической деятельностью. В этой связи из амнистии, которая, как из слов Путина вытекает, относится к преступлениям небольшой и средней тяжести, исключена статья 318-я (средней тяжести), которая автоматически приравнивается к тяжким статьям. Вот этот перекос отражает репрессивный характер действий правоохранительной системы и власти в целом.

Владимир Кара-Мурза: Марк, удалось ли обезглавить "Левый фронт" тем, что Алексея выдворили из страны, а Сергею Удальцову заткнули рот тем, что он сидит под домашним арестом?

Марк Фейгин: Да, абсолютно. Это было целью. Сергей Удальцов – признанный лидер "Левого фронта". Фактически "Левый фронт" развален был посредством того, что сначала поместили под домашний арест Удальцова и ограничили все его возможности коммуникации и т. д. Это распространилось на Алексея Сахнина. Он вынужден был покинуть пределы РФ. Фактически в регионах происходили следственные действия, оперативная деятельность правоохранительных органов, направленная на ликвидацию "Левого фронта". Людей выдергивали, требовали с них показания, запугивали. В этих условиях политическая организация, претендующая на публичную форму деятельности, впадает в некий анабиоз – возникает страх, возникает невозможность полноценной политической работы. Поэтому "Левый фронт" исчез не сам, он ликвидирован де-факто репрессивным аппаратом нынешней системы власти.

Владимир Кара-Мурза: Алексей, достигла ли цели провокация фильмом "Анатомия протеста", чтобы разрушить вашу организацию или хотя бы парализовать ее на время?

Алексей Сахнин: Я думаю, что это как раз важные дефиниции. Они в значительной степени парализовали деятельность организации, потому что важнейшей частью этой деятельности являются публичные репрезентации. "Левый фронт" в течение нескольких месяцев был формально запрещен. За попытку поднять флаг организации человека арестовывали.

Но при этом наша задача, которую мы сейчас стараемся реализовать, заключается в том, чтобы сохранить активистские сети. Активистскую сеть мы все-таки, я надеюсь, сумеем сохранить. Она шире даже, чем сам "Левый фронт". Я надеюсь, это будет достаточным фундаментом для того, чтобы быстро восстановить влияние и силы как только новая волна протеста сделает это возможным. Но пока очень тяжело. Провокации продолжаются. Но я думаю, что это не может служить надежным инструментом для власти.

Владимир Кара-Мурза: Николай, почему все-таки президент так монополизировал эту инициативу – внести в Госдуму закон об амнистии, хотя это не его дело, а прерогатива парламента?

Николай Полозов: Мне это объясняется тем, что это не просто дела общеуголовного характера. Тем самым подчеркивается значимость и политический характер этих дел. На мой взгляд, это такое проявление некоторой неуверенности и желание управлять всем в ручном режиме. Поэтому, чтобы случайно кого-то не того не выпустили, я думаю, что все и было взято под жесткий контроль. Проводится тщательная доработка. Мне будет очень жаль, если доработанные версии сократят составы. Я считаю, что проявление гуманизма будет минимально. Это очень плохо.

Марк Фейгин: Я голосовал за амнистию в 1994 году, когда я был депутатом Госдумы. В Конституции амнистия – это акт, который принимается исключительно парламентским органом, Госдумой. И никто не вправе вмешиваться в полномочия. Это единственный акт, на который президент не может наложить вето.

Я помню перипетии, которые были связаны с амнистией 1994 года. Это была политическая амнистия – лицам, участвующим в ГКЧП и в событиях октября 1993 года. Тогда этот вопрос был сугубо политическим. И власть, как это ни парадоксально, несмотря на то, что Ельцин не с особым одобрением относился к этому акту амнистии, тем не менее, никакого давления на парламентский орган не было, амнистия была проголосована и принята. Причем, за амнистию голосовали разные фракции. Я, например, не голосовал за амнистию, я воздержался. Я не считал возможным так быстро распространять амнистию. Но она была принята, и огромное число людей, которые участвовали в вооруженном мятеже, были выпущены. И это очень способствовало умиротворению. Люди, куда более опасные, чем нынешние лица, которые претендуют на амнистию по "Болотному делу", Ходорковский, участницы Pussy Riot, – были выпущены. И это никак не создало больших угроз для политической системы, нежели теперь.

А то, что Путин является инициатором этой амнистии и сам определяет, какой ей быть, – это свидетельство того, что у нас нет парламента, нет самостоятельной законодательной ветви власти, которая могла бы инициировать и самостоятельной, невзирая на президента, принимать такие акты и такие решения.

Владимир Кара-Мурза: Алексей, вы допускаете, что 12 декабря, когда президент будет зачитывать федеральное послание парламенту, он может эффектно выступить с готовым проектом амнистии, чтобы театрально, картинно произвести этот эффект?

Алексей Сахнин: По форме он, наверное, так и сделает. Другое дело, что содержательного будет в этой амнистии. Я почти убежден, что в нее могут попасть любые дела, кроме "Болотного". Потому что "Болотное дело" стало фундаментом того режима, который люди вроде Бастрыкина и Колокольцева построили, режима, который сейчас складывается в России. Я отдаю себе отчет, что будет заложен огромный потенциал манипуляций, что этим оппозицию стравят друг с другом. Я отдают себе отчет в издержках в том, что это в краткосрочной перспективе укрепит режим, но это будет гораздо лучше для российского общества. Это будет гораздо лучше для тех людей, которые сидят в тюрьмах, и для тех десятков и сотен, которые рискуют в них снова попасть, просто для всего нашего общества, которое сегодня живет и рискует жить в условиях мягкого концлагеря. Поэтому я буду приветствовать этот путинский финт, если он станет реальным. Но, к сожалению, не верю в то, что это произойдет.

Владимир Кара-Мурза: Мария Баронова высказывала сомнения в том, стоит ли ей принимать эту амнистию. Потому что на нее косо могут посмотреть родственники остальных заключенных.

Николай Полозов: Я считаю, что принимать или не принимать амнистию – это личный выбор каждого, кто подлежит ей. Разные могут быть причины и соображения. Вполне возможно, что может быть есть какой-то вариант, при котором, наверное, лучше не принять.

Но, на мой взгляд, что касается Марии Бароновой, то те обвинения, которые ей предъявлены, составляют преступление небольшой тяжести. Я надеюсь, что даже в том случае, если она не будет принимать амнистию, ей дадут наказание, не связанное с лишением свободы.

Владимир Кара-Мурза: Николай, стоит дать президенту Путину так красиво выказать себя гуманистом – проявить "милосердие"? Или следует отвергнуть его подачки?

Николай Полозов: Здесь очень сложный вопрос. С одной стороны, это реальные тюрьмы, реальные сроки, реальные люди. Мы все знаем, что происходит на зонах. Поэтому для большинства лиц, которые подлежат амнистии, они, безусловно, примут их. А по знаковым, по политическим делам, здесь все зависит непосредственно от самих людей, от самих узников, которые преследуются. Я думаю, что кто-то бы принял, а кто-то проявил бы свою позицию и отказался. Здесь конкретный индивидуальный подход.