Марина Тимашева: В издательстве ''Молодая Гвардия'' вышла книга об Андрее Платонове. Ее автор – профессор МГУ, доктор филологических наук Алексей Варламов – в серии ''ЖЗЛ'' он написал о многих ''замечательных'' людях: о Пришвине, Булгакове, Грине, Алексее Толстом и даже о Распутине, но биография Платонова далась ему труднее прочих. Андрей Платонов и для читателей, и для исследователей остается фигурой таинственной и неоднозначной. Об этом будет рассказывать нам Ольга Клячина
Ольга Клячина: ''Платонов – фигура рубежа, он находится на самой линии разрыва между жизнью и смертью, между Богом и человеком, человеком и машиной, человеком и природой. Он этот разрыв пропустил через сердце, пытаясь соединить несоединимое, и, быть может, в этом пограничье и таится ключ к его творчеству и судьбе''. Так говорит о писателе в своей книге Алексей Варламов.
Алексей Варламов: Мы с Вами находимся во дворе Литературного института: Платонов очень связан с этим местом, потому что в 1932 году он получил, или, точнее, обменял ту квартиру, которую ему дали, на две комнаты, которые во флигеле – находятся за моей спиной. Здесь он, собственно, прожил практически 20 лет своей жизни, здесь были написаны очень важные его произведения: роман ''Счастливая Москва'', повесть ''Джан'', рассказы середины 30-х годов, критика, - в общем, очень значительный пласт его прозы. Кроме того, здесь же, во дворе Литературного института находились редакции двух журналов ''Литературный критик'' и ''Литературное обозрение'', с которыми Платонов был связан во второй половине 30-х годов. Ну и существует легенда, что он работал здесь дворником, дворником он здесь, конечно, не работал, но она настолько устойчивая, что даже в каком-то смысле не хочется ее развенчивать. И если широкой публике хочется думать, что в то время, когда советские писатели жировали, самый гениальный их них мел двор в Литературном институте, – ну, пусть думают. Я думаю, сам Андрей Платонович на эту легенду не сильно обиделся бы.
Ольга Клячина: Алексей Варламов думает, что его книгу вряд ли станут читать просто для общей эрудиции те, кто о Платонове ничего не знает.
Алексей Варламов: Прочитав первый раз Платонова еще в совсем юношеском возрасте, я был настолько поражен, я просто задохнулся от этой прозы. И о Платонове мне больше, чем о ком бы то ни было из писателей XX века, хотелось узнать, кто этот человек, который так пишет, что у него была за судьба. А именно о Платонове меньше всего всегда было известно, потому что это был писатель, который не был писателем, это был человек, который говорил о себе: ''Я - человек технический''. Он держался в стороне от литературной жизни. Он оставил о себе очень мало свидетельств, воспоминаний, поэтому реконструировать, воссоздавать биографию человека крайне скрытного, таинственного, неуловимого – довольно сложно.
Ольга Клячина: Чувствуется, что книгу Варламов писал очень неформально и пытливо: он не просто рассказывает о жизни писателя, а пытается разгадать его личность, его характер и мысли. Он считает, что Платонов ''умел писать так же, как не умел жить'' – и детально описывает эту неумелую жизнь. Но среди литераторов оказались и те, которые книгу категорически не приняли. Среди них – Евгений Яблоков, доктор филологических наук, специалист по Платонову.
Евгений Яблоков: Чего в ней главного нет, по большому счету, в ней нет научной основательности. Вопрос в том, и это всегда чувствуется, когда человек говорит, имея под собой, раньше говорили, глубокие и прочные знания, то есть то, что он прочувствовал, добыл своим трудом, осмыслил на протяжении долгого времени, а другое дело, когда человек собрал какие-то факты, прочитал энное количество всяких источников, составил, скажем так, некий текст – это ведь не очень трудно технически сделать. Претензия главная состоит в том, что, по-моему, если ты говоришь не просто о человеке, а о человеке ''замечательном'', так ты должен личность этого человека преподать читателю не просто саму по себе – свод фактов. Но ежели ты хочешь эту фактуру, эту хронику связать с той сутью личности, ради которой, вообще говоря, ты его и считаешь замечательным человеком, так ты должен объяснить, как его биография преломилась в его произведениях, и как получилось, что такой человек написал именно такие книги. Чем он знаменит, чем он отличается, чем он замечателен, как писатель. А тогда уже все остальное.
Ольга Клячина: Позицию Евгения Яблокова прокомментировал Дмитрий Быков.
Дмитрий Быков: У книги Варламова есть существенные недостатки: она местами компилятивна, она не достаточно концептуальна, своего образа Платонова у Варламова нет, но там есть масса точных и ценных наблюдений, и вообще сделай лучше, ради бога, мы же не закрываем серию ''ЖЗЛ'' – иногда 2, 3 книги дают об одном и том же человеке.
Ольга Клячина: На вопрос, нет ли у него желания написать альтернативную биографию, Евгений Яблоков ответил так.
Евгений Яблоков: Я не люблю писать ничего альтернативного и лично я (это недостаток, наверное, мой) не очень умею писать популярно, к сожалению. Это большой грех. Но тут еще вот какой есть момент. Платонов - это совершенно особая ситуация. Написать биографию нормальную пока вообще, к сожалению, невозможно. Во-первых, потому что совсем до недавнего времени, буквально еще лет 10 назад, мы себе даже биографию Платонова представляли очень приблизительно. Во-вторых, хотя Платонов числится официальным классиком, изучается в школе, что он собой представляет как писатель мы не очень понимаем, то есть мы не очень понимаем, о чем он писал, масштаб его. Вообще это писатель абсолютно запредельный, писатель будущего некоего удаленного, и поэтому мы его не очень понимаем. Прежде чем рассказывать о биографии его, надо самим еще понять.
Ольга Клячина: Тем не менее книга Варламова – это первое полное и последовательное жизнеописание Платонова. До нее о Платонове в основном писали научные работы или биографии, охватывающие только какой-то отдельный период жизни. К тому же, в книгах, написанных в советское время, обо многом сказать было невозможно – не позволяла цензура. Замалчивалась в первую очередь история с сыном писателя – Платоном, который в 15-летнем возрасте был арестован. В 1938 году его обвинили в терроризме, направленном против Советской власти, а потом переквалифицировали обвинение: ''за антисоветскую агитацию''. В 40-м его досрочно отпустили, но домой он вернулся больным туберкулезом, и через три года умер. Рассказывает Алексей Варламов:
Алексей Варламов: И вот здесь мне хотелось бы очень важный акцент сделать. Был такой очень известный правозащитник, один из основателей Мемориала, Лев Эммануилович Разгон, почтенный человек, который в 1994 году в Литературной газете опубликовал такой мемуар, который назывался ''Отрок Платон'', где он рассказывал о своей встрече с арестованным сыном Платонова в Бутырской тюрьме. Так вот, этот материал, как это ни печально, оказался одним из самых лживых и самых постыдных свидетельств, в котором почти все было неправдой. И те документы, которые сегодня обнародованы, доказывают, что версия, высказанная Разгоном, была ложью и клеветой и на семью Платонова, и на его сына, который фактически обвинялся в том, что он был невольным орудием в руках НКВД, что по его вине погибли честные советские люди. Ничего этого не было, все это Разгон придумал, и тем не менее никаких протестов тогда ''Литературная газета'' публиковать не собиралась. Эта ложь так и существовала.
Ольга Клячина: Парадоксальной после всего этого кажется убежденность Платонова в разумности и справедливости советского режима. Его книги высмеивают систему, описывают всю абсурдность, весь ужас происходящего, а сам автор относится ко всему серьезно и остается верен коммунизму. Что это – наивность в сочетании с гениальностью? Вера в то, что все еще изменится и будет, как надо? Например, в романе ''Чевенгур'' весь ад гражданской войны описан очень зримо, но при этом к своим ''дуракам'', творящим весь этот хаос, Платонов относится более чем серьезно. Алексей Варламов считает, что это парадоксально лишь на первый взгляд:
Алексей Варламов: Конечно, ''Чевенгур'' – книга очень загадочная, потому что там обнаруживается удивительный разрыв между теми делами, которые творят герои этого романа. А, в общем, они творят ужасные вещи: злодеяния, убийства, бесчинства, грабежи. И в то же время удивительна та нежность, с которой Платонов их описывает. И вот это вот противоречие между тем, что люди делают – и автор честно описывает то, что они делают, абсолютно не приукрашивая их поступки, отдавая себе отчет в том, что они делают – и в то же время любовь, которую он проливает на этих людей, создает невероятный эффект ''Чевенгура''. Мне как раз кажется, что это и есть самая адекватная, самая точная оценка того, что происходило с русским народом в 20 веке. Именно Платонов как никто это передал. Не Булгаков, который просто не впустил в себя этот вирус, который отринул, остался в оппозиции, скажем, вот ''Собачье сердце''. Представьте себе, как бы Платонов прочитал ''Собачье сердце''. Сколько возмущения вызвала у него эта булгаковская насмешка. Это не Алексей Толстой, который все понимал, но шел на какие-то компромиссы, на какие-то уступки, где-то просто подличал, был достаточно циничен. У Платонова это искреннее стремление принять в себя большевизм, и даже не стремление, а приятие большевизма, он этот вирус через себя пропустил, этот яд выпил, но именно человек, который это сделал, смог написать те книги, которые наиболее точно ответили на вопрос - что произошло с Россией в XX веке? Вот точный анализ может дать только тот человек, который через это прошел. Тот, который находится извне – бeнинские ''Окаянные дни'', при всем моем великом уважении к Бунину и понимании всей ценности этой книги, они не объяснили того, что объяснил Платонов. Когда Бунин насмешливо описывает мужиков: вот сидят у него два мужика и говорят о том, что скоро в Петербурге построят какие-то стеклянные крыши над всем городом – он смеется над этими людьми. А Платонов показал, что это очень все серьезно, что это достойно не насмешки, а достойно какого-то другого к себе отношения.
Ольга Клячина: В подобном духе писал о Платонове и человек его времени – литератор Виктор Шкловский: ''Он верил в революцию. Казалось, что революцией Платонов должен был быть сохранен. Путь к познанию России – трудный путь. Платонов знал все камни и повороты этого пути''.
Проза Платонова оставляет читателя в полной растерянности: он уже не знает, чему верить, смеяться ли над героями или прислушиваться к их словам. Этими мыслями я поделилась с Евгением Яблоковым, который в сове время составил комментарий к роману ''Чевенгур''.
Ольга Клячина: Вы знаете, у меня от многих его произведений осталось ощущение безысходности. И такие ситуации, такие картины – не видно, где хорошо, где плохо, где правда, где неправда.
Евгений Яблоков: О! Прекрасно, прекрасно! Платонов – писатель чрезвычайно дискомфортный для читателя именно тем, что душа читателя не понимает, как ко всему этому относиться. Как в ''Чевенгуре'' одна из моих любимых фраз: ''Русский – это человек двустороннего действия. Он может жить и так, и обратно и в обоих случаях остается цел''. То есть жить и так, и обратно. Мир можно вот так вот воспринимать, думать, что мир такой, а можно противоположным образом. И то, и другое будет абсолютно справедливо. Потому что критерия нет, то, о чем Вы говорили, кстати, и эмоционально – нет критерия – как проверить? Действительно, у Платонова с координатами внутренними, Вы совершенно правы в этом смысле, с определением, что хорошо, что плохо, что добро, что зло, очень непросто. И платоновский текст так устроен: ты его можешь понимать так и эдак, его можно считать сатирой, а можно, наоборот, апологетикой по отношению к коммунизму.
Ольга Клячина: По каким же законам строится этот текст, если его можно трактовать противоположным образом?
Евгений Яблоков: У него фабульные ходы, все ситуации, все персонажи – они все существуют в этом потоке, каком-то едином странном потоке его странного уникального языка. Такое впечатление, что Платонову важно просто говорить. Поток вот этой речи. Если разбирать любую фразу Платонова, говорится, с точки зрения событийного ряда, говорится вроде бы одно, а когда ты начинаешь анализировать фразу безотносительно к соседним, контексту, возникает смысл совершенно другой, противоположный. То есть язык, который работает, как перевертыш такой, да? Многие писатели декларировали в начале 20 века реформу искусства, реформу языка – и футуристы, и символисты – много кто говорил. Но единственный, кому удалась такая реформа, он принципиально обновил вообще литературный язык.
Ольга Клячина: На ум приходят формалисты во главе со Шкловским, которые считали, что в художественной литературе форма настолько важна, что сама становится содержанием, диктует сюжет.
Может быть, поэтому произведения Платонова так привлекательны для экспериментов в кино – по его книгам снято довольно много картин. Одна из самых известных – ''Одинокий голос человека'' Сокурова 1978-го года. Евгений Яблоков интересно говорит об этом фильме:
Евгений Яблоков: Фильм Сокурова слишком духовный. Платонов при всей его запредельности, при всей его потусторонности, та реальность, которую он изображает, это реальность, при всей ее фантастичности, при всей ее сюрреалистичности, она какая-то очень ощутимая, предметная. И поэтому его ставить надо уж тогда не в стиле Сокурова, а вот если бы кто-нибудь мог поставить Платонова, это из нынешних режиссеров, – Кустурица – вот он, с моей точки зрения. У него, с одной стороны, бред какой-то там полный происходит, а с другой стороны, этот бред в такой вполне бытовой современной атмосфере.
Ольга Клячина: Описывая то, как он ведет дневник, как заносит туда запомнившиеся высказывания, вклеивает вырезки из газет, Платонов подытоживает: ''…нужно суметь припасть и сосать жизнь. А потом всосанная жизнь сама перемешается с соками твоей душевности и возвратится к людям еще более сочным продуктом, чем изошла от них''. Книги Платонова и есть этот сочный продукт. И еще многие исследователи и биографы будут пытаться понять, как этот продукт – любимый одними и непереносимый другими – был изготовлен внутри Платонова.
Евгений Яблоков: Либо его люди любят, то есть они впадают в эту стихию, она их засасывает, и они в нем живут, либо, наоборот, я знаю людей очень неглупых, начитанных и интеллектуальных, которые Платонова на дух не переносят. По моим наблюдениям, он их отвращает физиологически. Платонов в этом смысле, наверное, особо физиологичен. То есть он воздействует не на сферу интеллекта, а на какие-то инстинкты. Дергает за какие-то струны непосредственно обнаженные – своим этим языком, в первую очередь.