Российская империя чувств: Подходы к культурной истории эмоций. Сборник статей / Под редакцией Яна Плампера, Шаммы Шахадат и Марка Эли. – М.: Новое литературное обозрение, 2010. – 512 с.
Самое любопытное в этой книге – по крайней мере, для читателя-непрофессионала – осмысление факта столь же, по сути дела, очевидного, сколь мало продуманного. У чувств, не говоря уж о способах их выражения, оказывается, тоже есть историческое измерение. Они не просто определяются культурой, причём на удивление детально, - они ещё и изменяются во времени. Но самое главное, пожалуй, то, что у этих перемен вполне можно проследить внятную логику и многообразные механизмы.
Отечественная гуманитарная мысль пока лишь начинает (увы?) двигаться в этом направлении. Это, кстати, тем более удивительно, что представление об "особой эмоциональности" Востока вообще и русских в частности – один из самых ходячих стереотипов в западных культурах, который совершенно разделяем и мы. Разделять-то разделяем, а вот понимать, что за этим на самом деле стоит (если стоит вообще что-то!) начинаем только сейчас. В то время как к западу от наших границ в последние годы эмоции стали предметом настолько пристального внимания гуманитарных и социальных наук (о естественных – и говорить нечего), что составители сборника, и наверняка не они первые, говорят даже об "эмоциональном" или "аффективном" повороте в западной интеллектуальной жизни. Над устройством чувств стали задумываться философы, литературоведы и искусствоведы, социологи и культурные антропологи…
Сборник об "империи" наших чувств – первый на русском языке. Однако он, прежде всего, чрезвычайно насыщенный. По необходимости, имея перед собой задачу познакомить здешних читателей с нынешним состоянием этого поля исследований, он превращается едва ли не в энциклопедию – умудряясь умещать под одной обложкой, в поле одного взгляда, столь, казалось бы, разные вещи, как страсти футбольных болельщиков конца 1940-х – начала 1950-х, "упоение бунтом" при разгромах винных складов во время революции 1917 года, переживание обид русской провинциальной дворянкой XVIII столетия и воздействие киномелодрамы на русских зрителей "между Серебряным веком и авангардом". Всё это, на самом деле, об одном. О связях между условным и безусловным.
Кроме того, радостно видеть, что нашим исследователям уже есть что сказать на все эти темы: наряду с западными авторами, у сборника много и российских участников. Два года назад в Москве, стараниями Франко-российского центра гуманитарных и общественных наук и Германского исторического института, была проведена конференция "Эмоции в русской истории и культуре". Сборник составили из её материалов.
Те, кого предмет интересует профессионально, узнает многое из уже накопленного опыта его осмыслений. О том, какие ответы сегодня предлагаются на вопросы, хотя и исследовательские, но очень похожие на "вечные": как вообще возможна работа с эмоциями для историка, антрополога, социолога? Как их описывать, учитывать, анализировать? Как возникают коллективные эмоции? Что, как и благодаря чему проделывают с эмоциональной жизнью людей политические режимы? Если коллективное "воспитание чувств" действительно происходит, кто за него ответствен? И справедливо ли устоявшееся мнение, будто история идёт (по крайней мере – шла до сих пор) в направлении всё большего контроля человека над своей эмоциональной жизнью?
Тому же, кто свободен от исследовательских задач, книга предоставляет много возможностей задуматься над вопросами общечеловеческими. (В глубине души я, конечно, подозреваю, что это самое интересное, а может быть, даже и самое важное). Например, о том, как взаимопроникают, взаимопрорастают в человеке универсальное и культурно-специфичное. Насколько они друг без друга немыслимы – "универсальное" вообще, похоже, не умеет существовать иначе, как в облике культурно-специфичного, не переставая притом, однако, быть общечеловеческим. Как детально лепит человека его среда и какой огромный культурный шлейф тянется за тем, что кажется нам таким естественным, таким единственно возможным. В какой мере вообще мыслима свобода чувств от диктата культуры и среды. И, наконец, о том, что сложись исторические обстоятельства по-другому – мы могли бы чувствовать себя и мир (и, значит, - быть самими собой) совершенно иначе.
Самое любопытное в этой книге – по крайней мере, для читателя-непрофессионала – осмысление факта столь же, по сути дела, очевидного, сколь мало продуманного. У чувств, не говоря уж о способах их выражения, оказывается, тоже есть историческое измерение. Они не просто определяются культурой, причём на удивление детально, - они ещё и изменяются во времени. Но самое главное, пожалуй, то, что у этих перемен вполне можно проследить внятную логику и многообразные механизмы.
Отечественная гуманитарная мысль пока лишь начинает (увы?) двигаться в этом направлении. Это, кстати, тем более удивительно, что представление об "особой эмоциональности" Востока вообще и русских в частности – один из самых ходячих стереотипов в западных культурах, который совершенно разделяем и мы. Разделять-то разделяем, а вот понимать, что за этим на самом деле стоит (если стоит вообще что-то!) начинаем только сейчас. В то время как к западу от наших границ в последние годы эмоции стали предметом настолько пристального внимания гуманитарных и социальных наук (о естественных – и говорить нечего), что составители сборника, и наверняка не они первые, говорят даже об "эмоциональном" или "аффективном" повороте в западной интеллектуальной жизни. Над устройством чувств стали задумываться философы, литературоведы и искусствоведы, социологи и культурные антропологи…
Сборник об "империи" наших чувств – первый на русском языке. Однако он, прежде всего, чрезвычайно насыщенный. По необходимости, имея перед собой задачу познакомить здешних читателей с нынешним состоянием этого поля исследований, он превращается едва ли не в энциклопедию – умудряясь умещать под одной обложкой, в поле одного взгляда, столь, казалось бы, разные вещи, как страсти футбольных болельщиков конца 1940-х – начала 1950-х, "упоение бунтом" при разгромах винных складов во время революции 1917 года, переживание обид русской провинциальной дворянкой XVIII столетия и воздействие киномелодрамы на русских зрителей "между Серебряным веком и авангардом". Всё это, на самом деле, об одном. О связях между условным и безусловным.
Кроме того, радостно видеть, что нашим исследователям уже есть что сказать на все эти темы: наряду с западными авторами, у сборника много и российских участников. Два года назад в Москве, стараниями Франко-российского центра гуманитарных и общественных наук и Германского исторического института, была проведена конференция "Эмоции в русской истории и культуре". Сборник составили из её материалов.
Те, кого предмет интересует профессионально, узнает многое из уже накопленного опыта его осмыслений. О том, какие ответы сегодня предлагаются на вопросы, хотя и исследовательские, но очень похожие на "вечные": как вообще возможна работа с эмоциями для историка, антрополога, социолога? Как их описывать, учитывать, анализировать? Как возникают коллективные эмоции? Что, как и благодаря чему проделывают с эмоциональной жизнью людей политические режимы? Если коллективное "воспитание чувств" действительно происходит, кто за него ответствен? И справедливо ли устоявшееся мнение, будто история идёт (по крайней мере – шла до сих пор) в направлении всё большего контроля человека над своей эмоциональной жизнью?
Тому же, кто свободен от исследовательских задач, книга предоставляет много возможностей задуматься над вопросами общечеловеческими. (В глубине души я, конечно, подозреваю, что это самое интересное, а может быть, даже и самое важное). Например, о том, как взаимопроникают, взаимопрорастают в человеке универсальное и культурно-специфичное. Насколько они друг без друга немыслимы – "универсальное" вообще, похоже, не умеет существовать иначе, как в облике культурно-специфичного, не переставая притом, однако, быть общечеловеческим. Как детально лепит человека его среда и какой огромный культурный шлейф тянется за тем, что кажется нам таким естественным, таким единственно возможным. В какой мере вообще мыслима свобода чувств от диктата культуры и среды. И, наконец, о том, что сложись исторические обстоятельства по-другому – мы могли бы чувствовать себя и мир (и, значит, - быть самими собой) совершенно иначе.