Марк Далет. Орбинавты: Роман. – М.: Новое литературное обозрение, 2011. – 672 с.: ил. – (Художественная серия).
Надо признать: активная рекламная кампания, сопровождавшая книгу Марка Далета ещё до её выхода, вызывала у меня изрядный скепсис. Книга ещё не появилась, а из неё уже публиковались отрывки; едва обрела бумажную плоть, а у неё уже был собственный сайт и даже видеоролик, призванный убеждать читателей в том, как всё это интересно. Настораживаешься автоматически – на уровне защитной реакции.
Да, но каков замысел!
Орбинавтика - "плавание по мирам", переход – и перевод вместе с собой целого мира - из одной ветви возможностей в другую, чуть намеченную в точке ветвления - одним только внутренним усилием. Идея пластичности бытия. Не говоря уже о том, что речь - о Гранаде времён окончания восьмисотлетней реконкисты. О перекрёстке культур и переломе эпох. Конец мусульманского владычества в Испании, самое начало освоения едва открытой Америки. Взаимовлияния и взаимопроникновения исламской, христианской, иудейской, цыганской культур. Об этом же неспециалисту почти ничего как следует не известно, тем более – в чувственных подробностях, которые откуда ещё и взять, как не из художественной литературы?
Слишком всё это будоражило, чтобы отказаться от чтения.
А текст-то оказался интереснейший. И не только в искомых чувственных подробностях. Хотя там вообще много быта - подробного, плотного. Что ели и носили андалусцы и кастильцы конца XV века. Какие вещи их окружали. Что они читали, какую музыку играли и слушали, во что верили, какие разделяли предрассудки, в какие игры играли их дети и чему они учились. Книга очень "телесная", полная запахов, звуков, фактуры.
С какой степенью точности всё это реконструировано, оценят специалисты. Вольный же читатель рад провалиться в иную жизнь и поверить ей.
Перед нами - не слишком-то историческая фантастика и уж точно не альтернативная история. Скорее - альтернативная онтология. Вернее – её зачатки, её обещание. И уж не альтернативная ли, заодно, психология и физиология? – Речь ведь - о людях, устроенных несколько иначе, чем мы с вами. Они не только меняют реальность – они, вследствие того, ещё и не стареют. Манипуляции с реальностью оказывают на протекающие в их телах физиологические процессы обратное воздействие – ни героям, ни, кажется, пока и самому автору не известное вполне, во всех возможных последствиях. И, если ничто внешнее их не убивает – они, вполне возможно, остаются бессмертными.
Как себя в этом чувствуют они – и те, кто попадает в изменяемые ими участки яви?
Это особый жанр, мало осмысленный и едва осуществлённый: роман-возможность.
Хотя бы потому, что в "типовой" фантастике возможности замысленного автором мира всё же осуществляются более-менее полно, и сюжет держится по преимуществу на этом. Тут же возможности скорее намечены. И основное дело, оказывается, - не в них (а в огромных пластах жизни, которые могут проживаться десятками страниц без всяких оглядок на орбинавтику).
Множество нитей здесь, правда, попросту оборвано. Из поля читательского зрения без следа исчезают персонажи, обрисованные поначалу так внятно и выпукло, что не сомневаешься – им будет принадлежать важная роль в развитии событий. Ничего подобного. Та же судьба постигает и некоторые идеи об устройстве исследуемого героями мира. Так, возможность передавать силой мысли сообщения дальнему адресату – через "третью реальность", видимо, Юнгово коллективное бессознательное, - раз заявленная, затем не получает развития. Или идея родства снов и реальности (та самая "альтернативная онтология") – и вроде бы разных, но как-то связанных друг с другом способностей управлять снами и менять явь.
Идея перемещения между разными ветвями реальности - страшно многообещающая. Настолько, что её реализация в романе – крайне осторожная, бережная, словно автор сам не решается запустить её развитие в полной мере – представляется даже не то что недостаточной, а едва начавшейся.
На самом деле, автор прав. Идея управления реальностью силой мысли – чрезвычайно нежная, её слишком легко огрубить при неосторожном с нею обращении. Понимая это, автор ставит на задуманную им возможность внутренние ограничения. Скажем, то, что менять реальность более-менее безболезненно можно, отступив в прошлое лишь на несколько минут – пока новоосуществившийся вариант событий не затвердел и не породил достаточно большого количества последствий. Чем дальше в прошлое, тем это труднее; тем большим телесным и психическим напряжением приходится за это платить – один из героев даже терял сознание при такой попытке. Менять реальность большей давности, чем несколько часов, на протяжении романа ещё ни одному орбинавту не удавалось.
Возможно, я домысливаю (а в конце концов: для чего нужны книги, как не для того, чтобы их домысливать?!), но замысел Далета почувствовался мне хотя бы отдалённо родственным философскому проекту Михаила Эпштейна – нащупыванию и выявлению возможностей в языке, мышлении и бытии. Только здесь есть ещё и идея техники безопасности в обращении с ними. Тоже лишь намеченная.
Впрочем, исторические романы (а "Орбинавты" в основной своей части - добротный исторический роман) издавна мнились мне именно романами возможностей. Только неосуществлёнными. При чтении таких текстов всегда был – и по сию минуту остаётся - сильный соблазн надеяться: а вдруг – случайно, совсем чуть-чуть - стронется с места какая-нибудь деталька - и всё пойдёт иначе, чем оказалось на этом самом "самом деле"? Вдруг история сложится по-другому, и мы очутимся в совершенно другом мире? Пока почему-то ещё ни разу не получилось. Но ведь это пока.
Надо признать: активная рекламная кампания, сопровождавшая книгу Марка Далета ещё до её выхода, вызывала у меня изрядный скепсис. Книга ещё не появилась, а из неё уже публиковались отрывки; едва обрела бумажную плоть, а у неё уже был собственный сайт и даже видеоролик, призванный убеждать читателей в том, как всё это интересно. Настораживаешься автоматически – на уровне защитной реакции.
Да, но каков замысел!
Орбинавтика - "плавание по мирам", переход – и перевод вместе с собой целого мира - из одной ветви возможностей в другую, чуть намеченную в точке ветвления - одним только внутренним усилием. Идея пластичности бытия. Не говоря уже о том, что речь - о Гранаде времён окончания восьмисотлетней реконкисты. О перекрёстке культур и переломе эпох. Конец мусульманского владычества в Испании, самое начало освоения едва открытой Америки. Взаимовлияния и взаимопроникновения исламской, христианской, иудейской, цыганской культур. Об этом же неспециалисту почти ничего как следует не известно, тем более – в чувственных подробностях, которые откуда ещё и взять, как не из художественной литературы?
Слишком всё это будоражило, чтобы отказаться от чтения.
А текст-то оказался интереснейший. И не только в искомых чувственных подробностях. Хотя там вообще много быта - подробного, плотного. Что ели и носили андалусцы и кастильцы конца XV века. Какие вещи их окружали. Что они читали, какую музыку играли и слушали, во что верили, какие разделяли предрассудки, в какие игры играли их дети и чему они учились. Книга очень "телесная", полная запахов, звуков, фактуры.
С какой степенью точности всё это реконструировано, оценят специалисты. Вольный же читатель рад провалиться в иную жизнь и поверить ей.
Перед нами - не слишком-то историческая фантастика и уж точно не альтернативная история. Скорее - альтернативная онтология. Вернее – её зачатки, её обещание. И уж не альтернативная ли, заодно, психология и физиология? – Речь ведь - о людях, устроенных несколько иначе, чем мы с вами. Они не только меняют реальность – они, вследствие того, ещё и не стареют. Манипуляции с реальностью оказывают на протекающие в их телах физиологические процессы обратное воздействие – ни героям, ни, кажется, пока и самому автору не известное вполне, во всех возможных последствиях. И, если ничто внешнее их не убивает – они, вполне возможно, остаются бессмертными.
Как себя в этом чувствуют они – и те, кто попадает в изменяемые ими участки яви?
Это особый жанр, мало осмысленный и едва осуществлённый: роман-возможность.
Хотя бы потому, что в "типовой" фантастике возможности замысленного автором мира всё же осуществляются более-менее полно, и сюжет держится по преимуществу на этом. Тут же возможности скорее намечены. И основное дело, оказывается, - не в них (а в огромных пластах жизни, которые могут проживаться десятками страниц без всяких оглядок на орбинавтику).
Множество нитей здесь, правда, попросту оборвано. Из поля читательского зрения без следа исчезают персонажи, обрисованные поначалу так внятно и выпукло, что не сомневаешься – им будет принадлежать важная роль в развитии событий. Ничего подобного. Та же судьба постигает и некоторые идеи об устройстве исследуемого героями мира. Так, возможность передавать силой мысли сообщения дальнему адресату – через "третью реальность", видимо, Юнгово коллективное бессознательное, - раз заявленная, затем не получает развития. Или идея родства снов и реальности (та самая "альтернативная онтология") – и вроде бы разных, но как-то связанных друг с другом способностей управлять снами и менять явь.
Идея перемещения между разными ветвями реальности - страшно многообещающая. Настолько, что её реализация в романе – крайне осторожная, бережная, словно автор сам не решается запустить её развитие в полной мере – представляется даже не то что недостаточной, а едва начавшейся.
На самом деле, автор прав. Идея управления реальностью силой мысли – чрезвычайно нежная, её слишком легко огрубить при неосторожном с нею обращении. Понимая это, автор ставит на задуманную им возможность внутренние ограничения. Скажем, то, что менять реальность более-менее безболезненно можно, отступив в прошлое лишь на несколько минут – пока новоосуществившийся вариант событий не затвердел и не породил достаточно большого количества последствий. Чем дальше в прошлое, тем это труднее; тем большим телесным и психическим напряжением приходится за это платить – один из героев даже терял сознание при такой попытке. Менять реальность большей давности, чем несколько часов, на протяжении романа ещё ни одному орбинавту не удавалось.
Возможно, я домысливаю (а в конце концов: для чего нужны книги, как не для того, чтобы их домысливать?!), но замысел Далета почувствовался мне хотя бы отдалённо родственным философскому проекту Михаила Эпштейна – нащупыванию и выявлению возможностей в языке, мышлении и бытии. Только здесь есть ещё и идея техники безопасности в обращении с ними. Тоже лишь намеченная.
Впрочем, исторические романы (а "Орбинавты" в основной своей части - добротный исторический роман) издавна мнились мне именно романами возможностей. Только неосуществлёнными. При чтении таких текстов всегда был – и по сию минуту остаётся - сильный соблазн надеяться: а вдруг – случайно, совсем чуть-чуть - стронется с места какая-нибудь деталька - и всё пойдёт иначе, чем оказалось на этом самом "самом деле"? Вдруг история сложится по-другому, и мы очутимся в совершенно другом мире? Пока почему-то ещё ни разу не получилось. Но ведь это пока.