Одним из громких общественно-политических скандалов уходящего года в Италии, традиционно богатой такими скандалами, стало увольнение целого муниципального совета города Реджо-ди-Калабрия на юге страны. В начале сентября центральное правительство отправило в отставку мэра и 30 членов городского совета, заподозрив их в тотальной коррупции и тесных связях с одним из мафиозных синдикатов итальянского юга – «ндрангетой». Поводом для столь радикального решения стали сведения, полученные после ареста одного из членов почтенного собрания, чьи контакты с мафиози приобрели совсем уж скандальный характер.
История с Реджо стала одной из немногих хороших новостей Меццоджорно – так называют южные регионы Италии. Они не только куда беднее промышленно развитого севера, но и известны разгулом коррупции и глубоким проникновением криминальных групп в структуры местной власти – от крошечных деревень до целых провинций. Ситуация, по большому счету, не меняется десятилетиями, несмотря на чехарду кабинетов в Риме. Это признало и «правительство технократов» во главе с Марио Монти, пытавшееся в течение года, пока оно находилось у власти, заниматься очисткой авгиевых конюшен итальянской коррупции. Правительство подготовило специальный доклад, в котором отмечалось, что коррупция представляет собой настоящий «налог», ежегодный размер которого составляет 60 миллиардов евро. Размер завышения стоимости тендеров на поставку товаров и услуг государству – с тем, чтобы разница пошла на откаты чиновникам, – составляет 40 процентов. Мафиози, естественно, с радостью пасутся на этой тучной ниве.
Король Виктор Эммануил II, при котором в середине XIX века Италия стала единым государством, цинично утверждал: «Есть два способа править итальянцами – с помощью штыков и с помощью коррупции». В период развитой демократии, очевидно, второй способ представляется более подходящим. Но и у итальянцев порой заканчивается терпение. Апофеозом стал в 90-е годы общенациональный скандал по делу о взятках и незаконном финансировании политических партий, получивший название «Чистые руки». Так называлось расследование, в результате которого с политической арены исчезли старейшие итальянские политические партии – христианские демократы и социалисты. Всего под следствием тогда оказались 1300 человек, лишь пятая часть из них была оправдана в зале суда. Кстати, именно тогда взошла политическая звезда медиамагната Сильвио Берлускони – в 1994 году он впервые стал премьер-министром – правда, лишь на восемь месяцев. Но буря отшумела, и почти 20 лет спустя ситуация в Италии если и изменилась, то лишь в худшую сторону.
После расследования «Чистые руки» на политической арене Италии появились многочисленные партии, сделавшие основой своей политической программы борьбу с коррупцией. Однако, увы, ни одной из них не удалось избежать коррупции в собственных рядах. Националистическая «Лига Севера», прошедшая в парламент на гребне народного негодования против коррумпированной политики под лозунгом «Очистим Рим от ворья», вынуждена была отправить в отставку основателя партии Умберто Босси, неоднократно занимавшего министерские посты. Его сын Ренцо по прозвищу «Форель» использовал партийную кассу фактически как банкомат – для личных целей. Антонио Ди Пьетро, судебный следователь, который вел расследование «Чистые руки», на вершине своей популярности оставил судебное сообщество и ушел в политику, основав партию «Италия ценностей», одной из целей которой должна была стать борьба с коррупцией. Но партия оскандалилась после того, как стало известно, что Винченцо Маруччо, руководитель ее фракции в региональном парламенте Лацио, проиграл в видеопокер 750 тысяч евро из партийной кассы.
Но, конечно, все это детские шалости по сравнению с проделками «Народа свободы» – партии, основателем и бессменным лидером которой является Сильвио Берлускони. Его политическая карьера сопровождалась почти непрерывными скандалами. Экс-премьер уже осужден судом первой инстанции за финансовые махинации и уклонение от уплаты налогов в особо крупных размерах. Эти нарушения был допущены при покупке телеканалами, принадлежащими Берлускони, прав на трансляцию американских фильмов и сериалов. Кроме того, в ближайшее время ожидается решение суда по куда более пикантному делу – о вовлечении несовершеннолетних в занятие проституцией, фигурантом которого является марокканка Руби эль-Махруг. Берлускони подозревают в сексуальных отношениях с этой девушкой – в то время, когда она была еще несовершеннолетней.
Но не Берлускони единым. Франко Фиорито по прозвищу «Бэтмэн», руководитель фракции «Народа свободы» в уже упоминавшемся региональном парламенте Лацио, обвинен в присвоении 1 миллиона 300 тысяч евро из партийных средств. Сейчас он находится в предварительном заключении в ожидании суда. Кстати, партийные кассы в Италии формируются не за счет членских взносов, а из компенсаций предвыборных расходов партии. Проще говоря, государство предоставляет безвозвратные субсидии каждой партии – пропорционально числу голосов, полученных ей на всеобщих выборах.
Остается добавить, что в нынешнем составе итальянского парламента заседают 100 подследственных, из которых более 20 были осуждены судами первой, а некоторые и второй инстанции. Есть парламентарии с непогашенной судимостью, в отношении которых вступил в силу окончательный приговор суда. Так, Джузеппе Чаррапико был осужден на семь с половиной лет тюремного заключения за мошенническое банкротство, а его коллега Сальваторе Шаша на два с половиной года – за коррупцию.
Одной из заслуг уходящего правительства Марио Монти считается принятие антикоррупционного закона. Одно из его важнейших положений, призванных хотя бы отчасти очистить итальянскую политику от криминальных элементов, описала министр внутренних дел Анна Мария Канчеллери: «Не смогут выставлять свои кандидатуры на выборах лица, осужденные на срок свыше двух лет заключения за преступления, представляющие повышенную опасность для общества. Среди них – причастность к мафии, терроризм, вовлечение в занятие проституцией, вымогательство, коррупция. Если приговор вступает в силу во время исполнения служебных обязанностей, включая правительственные должности, осужденный подлежит немедленному увольнению с государственной службы».
Через три дня после этого заявления кабинет Марио Монти был вынужден подать в отставку. Вотум недоверия правительству Монти вынесла парламентская фракция партии «Народ свободы» по инициативе Сильвио Берлускони. Он, кстати, пообещал, что будет баллотироваться в премьер-министры на предстоящих через пару месяцев выборах.
Итальянская коррупция и организованная преступность – один из примеров того, как явления такого рода становятся настолько неотъемлемой частью общественной и повседневной жизни, что некоторые социологи предпочитают говорить о «культуре коррупции» применительно к некоторым регионам Европы – в первую очередь итальянскому югу и Балканам. Иногда это понятие распространяют и на Россию и другие страны бывшего СССР, где коррупция и разложение государственного аппарата тоже стали одной из главных социальных проблем. Но существует ли «культура коррупции» на самом деле? Не является ли это понятие попыткой оправдать бессилие некоторых обществ в борьбе с собственными недугами, списать свое поражение на некие «культурные особенности», против которых не попрешь, – ну привыкли, мол, люди так жить, ничего с этим не поделаешь…
Американский экономист и социолог Джон Хукер, исследовавший феномен коррупции в разных странах, пришел к выводу о том, что коррупция как таковая действительно по-разному воспринимается в обществах с неодинаковыми традициями и «культурными кодами». Вот что он пишет в статье «Коррупция: межкультурный взгляд»: «Западные культуры обычно основаны на правилах, в то время как большинство незападных – на отношениях. Люди Запада склонны доверять системе, люди, принадлежащие к иным культурам, доверяют скорее своим друзьям и членам семьи. Западный бизнес основан на культуре соглашения, контракта, охраняемого законодательно. В других культурах в основе бизнеса – система взаимоотношений, цементируемая такими понятиями, как личная честь, семейный долг, дружба, неформальные взаимные обязательства и нежелание «потерять лицо». Лояльность к друзьям в деловом поведении – качество, вызывающее подозрения на Западе, но воспринимаемое позитивно в большинстве других культур». Характерно, что некоторые культуры, по мнению Джона Хукера, внутренне противоречивы, поскольку в них в силу исторических обстоятельств укоренились и непрерывно борются между собой оба подхода: то, что в русском языке принято обозначать формулами «по закону» и «по понятиям». К регионам с такими пограничными, «полузападными» культурами социологи относят, в частности, итальянский юг, Балканы, Россию и Турцию.
Итак, в точности по классику – «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись»? К чему в таком случае глобальные рейтинги восприятия коррупции, которые каждый год публикует организация Transparency International? Ведь речь, получается, идет о явлении, взгляды на которое в разных обществах совершенно расходятся? Но не стоит спешить с выводами. Прежде всего, мздоимство и казнокрадство на самом деле не поощряются нигде. Как метко заметил один социолог, «корень коррупции – не культура, а алчность». А это качество не в чести ни в одной культуре. Так что дело скорее не в укорененности привычки к коррупции как таковой, а в желании – или нежелании – общества видеть эту проблему именно как проблему и стремиться ее решить. Скажем, Гонконг, который трудно отнести к странам с чисто западной культурой, несмотря на его прошлое британской колонии, в 70–80-е годы прошлого века мало чем отличался по части коррупции от большинства стран Юго-Восточной Азии – таких как Филиппины или Индонезия. Сейчас, однако, он поднялся на почетную 14-ю строчку в рейтинге Transparency International. Причина? Умелое сочетание контрольных и репрессивных мер с экономическими стимулами и сокращением бюрократии.
Греческий журналист Костас Бакурис с грустью сравнивает эти достижения с ситуацией в своей стране – худшей в Евросоюзе по коррупционным показателям. «Для начала было бы неплохо объединить работу многочисленных антикоррупционных ведомств Греции под руководством одного национального координатора, напрямую подчиненного премьер-министру. Ведь, как показали недавние исследования, хотя все большее число случаев коррупции становится достоянием гласности, лишь 2% чиновников, замешанных в таких нарушениях, получают реальные дисциплинарные взыскания», – пишет Костас Бакурис на страницах британской газеты The Guardian.
Взятка, «откат», растрата – воплощенные символы общественного неравенства, бесконтрольного доступа определенной группы людей к тем благам и ресурсам, к которым большинство их сограждан доступа не имеет. Поэтому давно замечено, что коррупции больше там, где сильнее социальное расслоение и плохо работает судебная система – ведь именно ее закон обязывает подходить одинаково ко всем гражданам, вне зависимости от их богатства и социального статуса. Отсюда другая давняя закономерность: из года в год наиболее «чистыми» в рейтингах коррупции оказываются страны Северной Европы, где социальное расслоение наименее сильно. Степень этого расслоения определяется индексом Джини, рассчитываемым на основе соотношения доходов наиболее бедных и самых зажиточных слоев населения. Чем выше этот показатель, тем больше неравенства в обществе. Так вот, в Швеции, Дании, Финляндии и других странах европейского севера индекс Джини находится в пределах от 21 до 26. (Для сравнения: в США, по разным источникам, этот показатель – от 38 до 40, в России – от 42 до 45, в Китае – почти 48, в Бразилии – около 55.)
Но и здесь не обходится без исключений. Так, Чехия вполне сопоставима со скандинавскими странами по уровню социального неравенства: индекс Джини у нее самый низкий из всех стран Центральной и Восточной Европы – чуть более 25. При этом особыми успехами по части искоренения коррупции Чехия похвастаться не может: в последнем рейтинге Transparency International страна оказалась в шестом десятке, рядом с африканской Руандой. Коррупционные скандалы стали неотъемлемой частью чешского политического пейзажа и одной из причин того, что уровень доверия к большинству государственных институтов резко упал. В этом году, к примеру, много шуму наделал арест Давида Рата – популярного социал-демократического политика, губернатора Среднечешского края, одного из ведущих регионов страны. Рата поймали на месте преступления – при получении крупной взятки наличными; деньги находились в переданной чиновнику коробке из-под вина. Возможно, совпадение было случайным, но примерно в это же время на прилавках чешских магазинов появилась настольная игра под названием Kmotrov, что можно перевести как «Крестноотцовск». Ее участники соревнуются в том, кто быстрее перекупит больше чиновников городской администрации, полицейских и судей и установит контроль над городом.
Как отмечает пражский политический комментатор Либор Дворжак, чешская коррупция соединила в себе «худшие черты социализма с худшими чертами капитализма». С одной стороны, для чешского общества по-прежнему характерно определенное стремление к государственному патернализму, прежде всего в социальной сфере. Это означает, что чиновники получают возможность перераспределять очень значительные средства – а эффективных контрольных механизмов, как в тех же скандинавских странах, при этом пока нет или же они не срабатывают. С другой стороны, в рыночных условиях к финансовым потокам, контролируемым государством, «присасывается» множество коммерческих фирм, так или иначе связанных с коррумпированными чиновниками, и возникает среда, в которой бизнес и бюрократия опасно переплетаются друг с другом. Именно поэтому масштабы коррупции в Чехии, по мнению Либора Дворжака, сейчас заметно больше, чем при коммунистическом режиме. Удивляться тут нечему: репрессивные государства порой добиваются заметных успехов в борьбе с коррупцией и организованной преступностью. Достаточно вспомнить, что в конце 20-х годов «железный префект» Чезаре Мори, назначенный фашистским диктатором Муссолини, нанес очень сильный урон сицилийской мафии, поставив ее на грань выживания. Однако подобные успехи, как правило, недолговечны, а цена, которую общество платит за них, весьма велика: фактически традиционную мафию сменяет тоталитарное государство, организованное «мафиозным» образом и не менее жестокое.
Если вернуться к чешскому опыту, то надо заметить, что общество вполне осознает опасность коррупции. По данным одного из последних опросов общественного мнения, лишь 44% чехов считают, что в их стране демократические институты функционируют так, как в странах с развитой демократией, – и большинство из тех, кто недоволен состоянием дел, называют одной из главных причин этого коррупцию. При этом, однако, говоря о причинах коррупции, многие респонденты стремятся «отделить» себя от коррумпированных правящих кругов, представляя дело так, что во всем виноваты «испорченные» политики и чиновники. Это феномен, конечно, не только чешский. В каком-то смысле речь идет об алибизме, самооправдании, которое позволяет простому обывателю с удовольствием поругать за кружкой пива «этих наверху», неизбежно приходя к выводу о том, что «они все одним миром мазаны» и «сделать с этим, в общем-то, ничего нельзя». Мало кто из рассуждающих подобным образом понимает, что именно так и рождается питательная среда для коррупции. Ведь, помимо элементарной алчности и плохо работающих государственных институтов, корни коррупции – в отсутствии доверия. Доверия граждан к своим представителям в органах власти, к законам, к государству, а в конечном итоге – к самим себе.
История с Реджо стала одной из немногих хороших новостей Меццоджорно – так называют южные регионы Италии. Они не только куда беднее промышленно развитого севера, но и известны разгулом коррупции и глубоким проникновением криминальных групп в структуры местной власти – от крошечных деревень до целых провинций. Ситуация, по большому счету, не меняется десятилетиями, несмотря на чехарду кабинетов в Риме. Это признало и «правительство технократов» во главе с Марио Монти, пытавшееся в течение года, пока оно находилось у власти, заниматься очисткой авгиевых конюшен итальянской коррупции. Правительство подготовило специальный доклад, в котором отмечалось, что коррупция представляет собой настоящий «налог», ежегодный размер которого составляет 60 миллиардов евро. Размер завышения стоимости тендеров на поставку товаров и услуг государству – с тем, чтобы разница пошла на откаты чиновникам, – составляет 40 процентов. Мафиози, естественно, с радостью пасутся на этой тучной ниве.
Король Виктор Эммануил II, при котором в середине XIX века Италия стала единым государством, цинично утверждал: «Есть два способа править итальянцами – с помощью штыков и с помощью коррупции». В период развитой демократии, очевидно, второй способ представляется более подходящим. Но и у итальянцев порой заканчивается терпение. Апофеозом стал в 90-е годы общенациональный скандал по делу о взятках и незаконном финансировании политических партий, получивший название «Чистые руки». Так называлось расследование, в результате которого с политической арены исчезли старейшие итальянские политические партии – христианские демократы и социалисты. Всего под следствием тогда оказались 1300 человек, лишь пятая часть из них была оправдана в зале суда. Кстати, именно тогда взошла политическая звезда медиамагната Сильвио Берлускони – в 1994 году он впервые стал премьер-министром – правда, лишь на восемь месяцев. Но буря отшумела, и почти 20 лет спустя ситуация в Италии если и изменилась, то лишь в худшую сторону.
После расследования «Чистые руки» на политической арене Италии появились многочисленные партии, сделавшие основой своей политической программы борьбу с коррупцией. Однако, увы, ни одной из них не удалось избежать коррупции в собственных рядах. Националистическая «Лига Севера», прошедшая в парламент на гребне народного негодования против коррумпированной политики под лозунгом «Очистим Рим от ворья», вынуждена была отправить в отставку основателя партии Умберто Босси, неоднократно занимавшего министерские посты. Его сын Ренцо по прозвищу «Форель» использовал партийную кассу фактически как банкомат – для личных целей. Антонио Ди Пьетро, судебный следователь, который вел расследование «Чистые руки», на вершине своей популярности оставил судебное сообщество и ушел в политику, основав партию «Италия ценностей», одной из целей которой должна была стать борьба с коррупцией. Но партия оскандалилась после того, как стало известно, что Винченцо Маруччо, руководитель ее фракции в региональном парламенте Лацио, проиграл в видеопокер 750 тысяч евро из партийной кассы.
Но, конечно, все это детские шалости по сравнению с проделками «Народа свободы» – партии, основателем и бессменным лидером которой является Сильвио Берлускони. Его политическая карьера сопровождалась почти непрерывными скандалами. Экс-премьер уже осужден судом первой инстанции за финансовые махинации и уклонение от уплаты налогов в особо крупных размерах. Эти нарушения был допущены при покупке телеканалами, принадлежащими Берлускони, прав на трансляцию американских фильмов и сериалов. Кроме того, в ближайшее время ожидается решение суда по куда более пикантному делу – о вовлечении несовершеннолетних в занятие проституцией, фигурантом которого является марокканка Руби эль-Махруг. Берлускони подозревают в сексуальных отношениях с этой девушкой – в то время, когда она была еще несовершеннолетней.
Но не Берлускони единым. Франко Фиорито по прозвищу «Бэтмэн», руководитель фракции «Народа свободы» в уже упоминавшемся региональном парламенте Лацио, обвинен в присвоении 1 миллиона 300 тысяч евро из партийных средств. Сейчас он находится в предварительном заключении в ожидании суда. Кстати, партийные кассы в Италии формируются не за счет членских взносов, а из компенсаций предвыборных расходов партии. Проще говоря, государство предоставляет безвозвратные субсидии каждой партии – пропорционально числу голосов, полученных ей на всеобщих выборах.
Остается добавить, что в нынешнем составе итальянского парламента заседают 100 подследственных, из которых более 20 были осуждены судами первой, а некоторые и второй инстанции. Есть парламентарии с непогашенной судимостью, в отношении которых вступил в силу окончательный приговор суда. Так, Джузеппе Чаррапико был осужден на семь с половиной лет тюремного заключения за мошенническое банкротство, а его коллега Сальваторе Шаша на два с половиной года – за коррупцию.
Одной из заслуг уходящего правительства Марио Монти считается принятие антикоррупционного закона. Одно из его важнейших положений, призванных хотя бы отчасти очистить итальянскую политику от криминальных элементов, описала министр внутренних дел Анна Мария Канчеллери: «Не смогут выставлять свои кандидатуры на выборах лица, осужденные на срок свыше двух лет заключения за преступления, представляющие повышенную опасность для общества. Среди них – причастность к мафии, терроризм, вовлечение в занятие проституцией, вымогательство, коррупция. Если приговор вступает в силу во время исполнения служебных обязанностей, включая правительственные должности, осужденный подлежит немедленному увольнению с государственной службы».
Через три дня после этого заявления кабинет Марио Монти был вынужден подать в отставку. Вотум недоверия правительству Монти вынесла парламентская фракция партии «Народ свободы» по инициативе Сильвио Берлускони. Он, кстати, пообещал, что будет баллотироваться в премьер-министры на предстоящих через пару месяцев выборах.
Итальянская коррупция и организованная преступность – один из примеров того, как явления такого рода становятся настолько неотъемлемой частью общественной и повседневной жизни, что некоторые социологи предпочитают говорить о «культуре коррупции» применительно к некоторым регионам Европы – в первую очередь итальянскому югу и Балканам. Иногда это понятие распространяют и на Россию и другие страны бывшего СССР, где коррупция и разложение государственного аппарата тоже стали одной из главных социальных проблем. Но существует ли «культура коррупции» на самом деле? Не является ли это понятие попыткой оправдать бессилие некоторых обществ в борьбе с собственными недугами, списать свое поражение на некие «культурные особенности», против которых не попрешь, – ну привыкли, мол, люди так жить, ничего с этим не поделаешь…
Американский экономист и социолог Джон Хукер, исследовавший феномен коррупции в разных странах, пришел к выводу о том, что коррупция как таковая действительно по-разному воспринимается в обществах с неодинаковыми традициями и «культурными кодами». Вот что он пишет в статье «Коррупция: межкультурный взгляд»: «Западные культуры обычно основаны на правилах, в то время как большинство незападных – на отношениях. Люди Запада склонны доверять системе, люди, принадлежащие к иным культурам, доверяют скорее своим друзьям и членам семьи. Западный бизнес основан на культуре соглашения, контракта, охраняемого законодательно. В других культурах в основе бизнеса – система взаимоотношений, цементируемая такими понятиями, как личная честь, семейный долг, дружба, неформальные взаимные обязательства и нежелание «потерять лицо». Лояльность к друзьям в деловом поведении – качество, вызывающее подозрения на Западе, но воспринимаемое позитивно в большинстве других культур». Характерно, что некоторые культуры, по мнению Джона Хукера, внутренне противоречивы, поскольку в них в силу исторических обстоятельств укоренились и непрерывно борются между собой оба подхода: то, что в русском языке принято обозначать формулами «по закону» и «по понятиям». К регионам с такими пограничными, «полузападными» культурами социологи относят, в частности, итальянский юг, Балканы, Россию и Турцию.
Итак, в точности по классику – «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись»? К чему в таком случае глобальные рейтинги восприятия коррупции, которые каждый год публикует организация Transparency International? Ведь речь, получается, идет о явлении, взгляды на которое в разных обществах совершенно расходятся? Но не стоит спешить с выводами. Прежде всего, мздоимство и казнокрадство на самом деле не поощряются нигде. Как метко заметил один социолог, «корень коррупции – не культура, а алчность». А это качество не в чести ни в одной культуре. Так что дело скорее не в укорененности привычки к коррупции как таковой, а в желании – или нежелании – общества видеть эту проблему именно как проблему и стремиться ее решить. Скажем, Гонконг, который трудно отнести к странам с чисто западной культурой, несмотря на его прошлое британской колонии, в 70–80-е годы прошлого века мало чем отличался по части коррупции от большинства стран Юго-Восточной Азии – таких как Филиппины или Индонезия. Сейчас, однако, он поднялся на почетную 14-ю строчку в рейтинге Transparency International. Причина? Умелое сочетание контрольных и репрессивных мер с экономическими стимулами и сокращением бюрократии.
Греческий журналист Костас Бакурис с грустью сравнивает эти достижения с ситуацией в своей стране – худшей в Евросоюзе по коррупционным показателям. «Для начала было бы неплохо объединить работу многочисленных антикоррупционных ведомств Греции под руководством одного национального координатора, напрямую подчиненного премьер-министру. Ведь, как показали недавние исследования, хотя все большее число случаев коррупции становится достоянием гласности, лишь 2% чиновников, замешанных в таких нарушениях, получают реальные дисциплинарные взыскания», – пишет Костас Бакурис на страницах британской газеты The Guardian.
Взятка, «откат», растрата – воплощенные символы общественного неравенства, бесконтрольного доступа определенной группы людей к тем благам и ресурсам, к которым большинство их сограждан доступа не имеет. Поэтому давно замечено, что коррупции больше там, где сильнее социальное расслоение и плохо работает судебная система – ведь именно ее закон обязывает подходить одинаково ко всем гражданам, вне зависимости от их богатства и социального статуса. Отсюда другая давняя закономерность: из года в год наиболее «чистыми» в рейтингах коррупции оказываются страны Северной Европы, где социальное расслоение наименее сильно. Степень этого расслоения определяется индексом Джини, рассчитываемым на основе соотношения доходов наиболее бедных и самых зажиточных слоев населения. Чем выше этот показатель, тем больше неравенства в обществе. Так вот, в Швеции, Дании, Финляндии и других странах европейского севера индекс Джини находится в пределах от 21 до 26. (Для сравнения: в США, по разным источникам, этот показатель – от 38 до 40, в России – от 42 до 45, в Китае – почти 48, в Бразилии – около 55.)
Но и здесь не обходится без исключений. Так, Чехия вполне сопоставима со скандинавскими странами по уровню социального неравенства: индекс Джини у нее самый низкий из всех стран Центральной и Восточной Европы – чуть более 25. При этом особыми успехами по части искоренения коррупции Чехия похвастаться не может: в последнем рейтинге Transparency International страна оказалась в шестом десятке, рядом с африканской Руандой. Коррупционные скандалы стали неотъемлемой частью чешского политического пейзажа и одной из причин того, что уровень доверия к большинству государственных институтов резко упал. В этом году, к примеру, много шуму наделал арест Давида Рата – популярного социал-демократического политика, губернатора Среднечешского края, одного из ведущих регионов страны. Рата поймали на месте преступления – при получении крупной взятки наличными; деньги находились в переданной чиновнику коробке из-под вина. Возможно, совпадение было случайным, но примерно в это же время на прилавках чешских магазинов появилась настольная игра под названием Kmotrov, что можно перевести как «Крестноотцовск». Ее участники соревнуются в том, кто быстрее перекупит больше чиновников городской администрации, полицейских и судей и установит контроль над городом.
Как отмечает пражский политический комментатор Либор Дворжак, чешская коррупция соединила в себе «худшие черты социализма с худшими чертами капитализма». С одной стороны, для чешского общества по-прежнему характерно определенное стремление к государственному патернализму, прежде всего в социальной сфере. Это означает, что чиновники получают возможность перераспределять очень значительные средства – а эффективных контрольных механизмов, как в тех же скандинавских странах, при этом пока нет или же они не срабатывают. С другой стороны, в рыночных условиях к финансовым потокам, контролируемым государством, «присасывается» множество коммерческих фирм, так или иначе связанных с коррумпированными чиновниками, и возникает среда, в которой бизнес и бюрократия опасно переплетаются друг с другом. Именно поэтому масштабы коррупции в Чехии, по мнению Либора Дворжака, сейчас заметно больше, чем при коммунистическом режиме. Удивляться тут нечему: репрессивные государства порой добиваются заметных успехов в борьбе с коррупцией и организованной преступностью. Достаточно вспомнить, что в конце 20-х годов «железный префект» Чезаре Мори, назначенный фашистским диктатором Муссолини, нанес очень сильный урон сицилийской мафии, поставив ее на грань выживания. Однако подобные успехи, как правило, недолговечны, а цена, которую общество платит за них, весьма велика: фактически традиционную мафию сменяет тоталитарное государство, организованное «мафиозным» образом и не менее жестокое.
Если вернуться к чешскому опыту, то надо заметить, что общество вполне осознает опасность коррупции. По данным одного из последних опросов общественного мнения, лишь 44% чехов считают, что в их стране демократические институты функционируют так, как в странах с развитой демократией, – и большинство из тех, кто недоволен состоянием дел, называют одной из главных причин этого коррупцию. При этом, однако, говоря о причинах коррупции, многие респонденты стремятся «отделить» себя от коррумпированных правящих кругов, представляя дело так, что во всем виноваты «испорченные» политики и чиновники. Это феномен, конечно, не только чешский. В каком-то смысле речь идет об алибизме, самооправдании, которое позволяет простому обывателю с удовольствием поругать за кружкой пива «этих наверху», неизбежно приходя к выводу о том, что «они все одним миром мазаны» и «сделать с этим, в общем-то, ничего нельзя». Мало кто из рассуждающих подобным образом понимает, что именно так и рождается питательная среда для коррупции. Ведь, помимо элементарной алчности и плохо работающих государственных институтов, корни коррупции – в отсутствии доверия. Доверия граждан к своим представителям в органах власти, к законам, к государству, а в конечном итоге – к самим себе.