Одним из главных документов Пражской весны, сорокалетие которой отмечается в этом году, был манифест «Две тысячи слов», призывавший чехословацкое руководство не сдаваться под давлением Москвы. Его автором был писатель Людвик Вацулик [Ludvík Vaculík]. Его противостояние режиму началось еще в 1964 году, а на 4-м съезде чехословацких писателей в 67-м году он произнес речь, в которой потребовал свободы слова и отмены цензуры. За это Людвик Вацулик был исключен из партии. В 69-м году ему было запрещено печататься, его книги выходили в самиздате, и в 77-м году он стал одним из лидеров правозащитной организации «Хартия 77».
Вот как вспоминает сам Вацулик возникновение документа «Две тысячи слов»:
Я полагал, что все мои политические выступления закончились съездом писателей в 67-м году. Но меня преследовала слава народного трибуна, и это было мне неприятно. Я ведь хотел писать романы. Но в июне 68 года ко мне обратились чешские академики, ученые — что, мол, подошло время подстегнуть общественность и партруководство. Что, мол, процесс возрождения и демократизации как-то застопорился. Я говорю им: я не гожусь для этого дела, я ухожу от политики и буду писать только прозу. Но и у нас в редакции «Литературной газеты» всем было абсолютно ясно: положение в стране таково, что начавшееся гражданское движение охватило все общество, что это отнюдь не борьба двух коммунистических партийных группировок, как это сейчас кое-кто пытается преподнести. Поэтому манифест должен прозвучать, как поддержка правительства Дубчека, но правительства такого, которое оправдает мандат, полученный им от народа.
Потом я засел за машинку и понял, что не знаю, что писать. Не знаю, как мое негативное отношение, недовольство замедлением процесса демократизации должно вылиться в активные положительные призывы и деятельность.
Полное название статьи, вышедшей в пяти чешских газетах, было «Две тысячи слов, обращенные к рабочим, земледельцам, служащим, ученым, художникам и всем». Текст не был радикальным, он не звал в бой. Но в нем был совершенно новый призыв к тому, чтобы люди взяли дело в собственные руки. Нельзя надеяться на политиков, гражданское общество должно само о себе позаботиться. Это особенно возмутило советских вождей. Текст манифеста был понятен всему народу, его подписали все известные люди Чехословакии, на улицах стояли столы с текстом, и его подписало еще сто тысяч человек. О рождении манифеста вспоминает жена Людвика Вацулика Мария:
Инициатором манифеста был не Вацулик, а ученые, сплотившиеся вокруг академика Вихтерле. А к тому обратился член политбюро, врач Франтишек Кригель (позже он единственный отказался подписать в Москве капитуляционные протоколы) обратился с вопросом, что делают ученые для ускорения общественного движения? Господа ученые пошептались и решили поручить Людвику написать такое провозглашение. Но ничего конкретного они ему не сказали. Мы — я и трое наших сыновей — на цыпочках ходили в последующие дни вокруг сидящего за машинкой Людвика. Он писал медленно и трудно. На кухне капал кран, но Людвик не обращал на него никакого внимания. Потом кто-то написал, что я требовала от него починить кран как раз в те часы, когда он писал манифест. После этого я получила много писем с упреками, некоторые учительницы на меня страшно сердились, что я не умею вызвать слесаря и не оставляю Мастера в покое.
Людвик закончил статью и начался подсчет слов. Считал, главным образом, наш старший сын Мартин и подсчитал, конечно, плохо. Потом считал Людвик и, наконец, отнес текст в Литературную газету. Когда текст вышел, начался страшный шум. Звонили из ЦК, ночью принесли нам телеграмму, чтобы Людвик явился в девять утра в ЦК. Звонил писатель Верих, Людвика не было дома, и я его спросила: «Как вы думаете, не слишком ли это слабый текст против коммунистов?». А он ответил, что это точно то, что надо. Хорошо, что Вацулик написал этот манифест свободно, не слушаясь никаких советов.
Был ли текст манифеста, действительно таким, чтобы, и овцы были целы, и волки сыты? Об этом рассказывает сам Людвик Вацулик.
Позже, после оккупации, когда госбезопасность вызывала меня на допросы, следователи говорили мне, что манифест был инструкцией для контрреволюции, и настойчиво спрашивали меня, кто за этим текстом стоит из-за границы? Павел Тигрид? А за этим текстом стояла совсем другая особа, только я им не говорил, кто этот человек. Разоблачил меня один английский журналист, который перевел тогда и опубликовал в Англии «Две тысячи слов». Он писал: «Призыв к гражданскому противостоянию без насилия — да это же Ганди!». И это действительно так. Я никогда не называл имени Ганди по той причине, чтобы ни манифест, ни меня не связывали с какой-то религией. Но я тоже считал, что раз мы сказали всему плохому нет, то это и должно быть НЕТ.
Я помню, что тогда говорили по поводу манифеста: «перейден Рубикон». В библии неосталинизма, названной «Уроки кризиса в Чехословакии», о манифесте напишут, что «это контрреволюционная платформа, ставшая непосредственной инструкцией и призывом к насильственным операциям и деструкции социалистической системы». Вацулика часто спрашивают, не накликал ли он на Чехословакию нашествие с Востока?
Сейчас все чаще меня спрашивают: «Вы и в самом деле полагали, что русские не войдут?». Я действительно не думал об этом, но об этом подумала пани Вацуликова, моя жена, которая, прочитав текст, сказала: «Они придут». И часть моего поколения говорила: «вы сами многое напортили, не надо было их дразнить, все могло спокойно развиваться…»
Да, в самом деле? Интересно узнать, как бы это спокойно развивалось. Думаю, что все равно социализм с человеческим лицом долго бы не продержался. Неужели вы думаете, что все получилось бы, как сегодня с Китаем?
Но все равно я часто по ночам вспоминаю все это и думаю: хотя опасность вторжения была всегда на повестке дня, но все равно надо было говорить и будоражить общество. Народ состоит из отдельных людей, и человек должен проявлять себя, не задумываясь о последствиях. Наше движение не потерпело поражение. Оно проходило в духе и в линии всей чешской истории и вылилось, наконец, в движение, связанное с «Хартией 77».
А теперь расскажу забавную историю. 21 августа 68-го года я был с семьей в моем родном городе Брумов, гостил у двоюродного брата тоже по имени Людвик. В шесть утра его жена открыла дверь в нашу комнату и говорит: «Людвик, русские нас оккупируют!». Мой брат встал, закурил и сказал: «Чем мы их поприветствуем? Сливовица выпита, гранат нету». Потом пришли лесничие, что, мол, хотят меня спрятать. А я говорю: «Это что еще за глупость, что я буду здесь сто лет прятаться, что ли?» Но все равно мы восприняли все это, как глубокую национальную трагедию, думали, что будут увозить в Сибирь, как в 56-м году в Венгрии. Или казнят кого-нибудь. Но, приехав в Прагу, я увидел, что пражане ничего не боятся, лезут на русские танки, пишут на них разные надписи. Каждый что-то делал, говорил, печатал. Жизнь продолжалась.
Сейчас Людвику Вацулику 82 года. Он живет в Праге, пишет романы и ведет колонку в газете «Лидове новины» Накануне президентских выборов в Чехии в начале этого года было опубликовано его эссе «Вся моя президентская рать».
О смерти пана президента Масарика я узнал от мамы, а она это услышала в то утро в магазине. Радио у нас не было. Мама рассказала мне о смерти президента с грустью в голосе, но не плакала. Плач, политический плач, я видел осенью 82-го года, когда умер советский правитель Брежнев. В тот день я поехал утром в город и увидел, как на зданиях начали появляться траурные флаги, они просто выскакивали откуда-то. Пока я дошел до Староместской площади, всюду уже было черным-черно. Я вошел в какое-то учреждение с таким черным флагом, чтобы спросить, что случилось. В проходной мне такая типичная пожилая толстая товарищ-тетя с пистолетом сказала: «Как, вы ничего не знаете?» Она еле перевела дыхание: «Умер товарищ… товарищ Брежнев… а мы…а мы»… Она зарыдала: «Какое несчастье!»
Потом я встретился с Миланом Шимечкой, он тоже не знал, что случилось, но его эта новость страшно взволновала, и он воскликнул: «Ну, за это, Людвик, мы должны выпить!», и мы пошли в русский ресторан «Березка».
В эссе «Вся моя президентская рать» Людвик Вацулик размышляет о своем идеале президента.
Мой президент не должен быть отражением ситуации, сложившейся в стране, он должен подсказывать перемены. Президентом должен стать тот, кто в этом направлении уже работал и раньше. Таким человеком был Вацлав Гавел. Я, маленький республиканец, желаю, чтобы новый президент был связан с нашей исторической и культурной родословной. Чтобы это не был чиновник из управы какого-то европейского районного городка. Меня не интересует человек только с экономическими или юридическими знаниями. Президентом не обязательно должен стать философ. Но у президента должна быть своя собственная философия жизни и мира.
В последний вторник, 19 августа, в газете «Лидове новины», как всегда, вышла колонка Вацулика. На сей раз, под названием «Они это они». Он пишет:
Я прочитал мемуары Александра Яковлева о России. Эта книга убедила меня в том, что практика коммунизма основывается не на его идее, а на определенных человеческих характерах, и с самого начала на худших: Ленин, Сталин, Молотов, Коганович, Жданов… Убийцы! Убийцы! Убийцы! Убийцы ради идеи. Это самый худший вид. У меня появилось много вопросов и среди них — главный: каково на самом деле положение в этой стране, какой характер у российских подданных все еще почитающих Сталина? Я думаю, что Россия еще не доросла даже до французской революции. Значит, судьба этой страны и ее отношение к остальному миру зависит от характера ее вождей? И еще к одному выводу подтолкнуло чтение этой книги. Что этот народ, получивший такое воспитание и прошедший такую селекцию, опасен в любой ситуации. Поэтому я не согласен с тем, чтобы таких людей к нам впускали. Они приезжают под девизом свободы, ничего о ней не зная, привозят сюда свой капитал, чтобы зацепиться, а когда их здесь станет много, так они потребуют автономии. А братья из державы придут их спасать. Как в Грузии.
Литературовед Павел Косатик написал о том, что Вацулик не укладывается в чешские стандарты. Во-первых, он — яркий стилист-насильник, не скрывающий сильных эмоций. Во-вторых, он — традиционалист, убежденный, что существенно не то, что называет себя новым и революционным, а то, что повторяется и напоминает нам ушедшее. И третье: Вацулик, вне всяких сомнений — мужчина отважный, тип активиста, он должен обязательно вмешаться в то, что считает несправедливым. Таков образ нашего героя.